[AVA]http://s6.uploads.ru/aCDwb.png[/AVA]
♫ Snow ghosts - Thrice

Тонкая фарфоровая  ручка выскальзывает из пальцев - от лужицы отвара идет пар, осколки с некогда полноценным тонким цветочным орнаментом перекатываются из стороны в сторону в поисках центра равновесия. Ей кажется что в самом крупном, где задержалась жидкость, она может увидеть свое отражение.
Не совсем свое.
Сипуха снова касается ее запястья клювом  и сжимает его когтистой лапой, издавая нечленораздельные звуки.
Приносящих дурные вести.
Правая ладонь в захвате резко пережимает птице шею - сипуха пытается бороться чуть больше минуты, раздирая клювом средний и большой пальцы. Беллатрикс уверена, что смогла бы продержаться больше, если бы сейчас не задыхалась сама.
Тушка птицы ложиться на низкий столик - домовиха нарочито медленно подбирает осколки и изредка посматривает на собранные от отчаяния лапы мертвой сипухи.
Акромантул его сожри, отчаяния.
-Убирайся отсюда! - отвлеченная окликом домовиха выкладывает осколок из обратно на пол и удивленно смотрит на исказившееся лицо хозяйки, потирая края наволочки - краснеющие веки, сжатые губы, дрожащий кончик носа. - Сейчас же! - выходит смазанным и неестественным, она с шумом вдыхает. Как только звучит хлопок аппарации, Белла опускается на колени - пальцы в напряжении сцепляются с деревянной столешницей, и еле сдерживая вырывающийся всхлип она ощущает на своей спине прикосновение, перемещающееся по шее вверх - сжимающую ее так же как она минуту назад расправилась с совой. К горлу подступает тошнота - голова запрокинута, а шея касается холодного диванного подлокотника.
Прикосновение стягивается все сильнее, что сложно сделать вдох - кость выгнутой левой стопы, удерживающая внутреннюю боль в себе, ударяется о край стола, выпуская ее наружу.
Кончики пальцев покалывает, словно их касаются мелкие капли воды - в легких кончается воздух и кружится голова.
Беллатрикс закрывает глаза.

Искаженно красная, мутная от клубков мыльной пены вода струится по черной брусчатке - испарения исчезают в сантиметре от поверхности - над канализационным стоком стоит столб тошнотворного, влажного на ощупь дыма. В холодном воздухе пахнет железом, паленой органикой и табаком - по ее телу проходит дрожь от знакомого запаха, который она чувствует  на кончике языка, размывая слюной. Становится нестерпимо жарко. Мыльная вода подкатывает к самым мысам и заглатывает их целиком. Мыльная вода охватывает подол зимней мантии, и как только она пропитывает собой шнуровку сапог, приторная, липкая влага переходит и на платье.

Вода из брандспойта вперемешку с кровью и малозаметными рваными кусками плоти подступает к коленям, она закрывает глаза и вдыхает - насколько можно глубоко запах едкой гари и гниющих абрикосов. На выдохе запах становится совершенно другим - на воде, подступающей к груди, появляются бензиновые круги - она видит их не открывая глаз, она чувствует их, едва касаясь пальцами - осклизлое болото между большим и безымянным, ладони начинает жечь, и она опускает их в самую глубину, когда вода подступает к шее. Волосы тяжелые и мокрые - воздуха начинает не хватать, остаток кислорода напоминает разлагающуюся драконью печень - железо и сладкий, приторный трупный запах - она откидывает голову назад, полностью скрываясь под мутной гладью. Колени с хрустом касаются брусчатки - язык проводит по губам слева направо. Грудная клетка сжимается в протяжном пятисекундном стоне, глухом, таком, что на поверхности даже не появляется пузырей - спина инстинктивно выгибается, пальцы правой руки срывают застежку, разрывая острыми ногтями ткань платья на груди. Она ждет, что сейчас задохнется - второй стон и легкие сжимаются, выталкивая на поверхность третий, и последний крик. Она не позволит себе сопротивляться.

Мокрые пальцы до неестественной, мертвенной белизны впились в мрамор раковины - Белла делает осторожный вдох, удовлетворенная тем фактом, что тошнота постепенно отступает. Из зеркала все так же слабо выдыхает,  отходя,  рыжеволосая - уже не Фелисити, но еще и не Беллатрикс - юная девица с лопнувшими на чужих глазах капиллярами и расширенным, черным зрачком, из-за которого не видно радужки.
Она знала одно - хвала Мерлину, что до этого момента она не была наслышана о побочных эффектах применения запрещенных зелий разом - видеть свои глаза было бы слишком.
Противно.
Мерзко.
Дико.
Неестественно.
Больно.
Ладони разрезают струю ледяной воды, в притупленных ощущениях она даже не может определить ее реальную температуру - все вокруг происходит за полупрозрачной ширмой, имеющей к ней отношение на одну миллиардную.
Все. За единственным исключением.

"Сириус Блэк - Пожиратель Смерти". Подзаголовок наивен и практически ничем не подкреплен - она перечитала статью с десяток раз, пока еще внутри вспарывались по одной шов за швом  незажившие раны - не убудет, было бы только подтверждение такому высокому слогу. Край газеты под ее стопой роднится с рассыпавшимся в мелкое крошево пузырьком болотного цвета. Внизу живота что-то нервно сплетается в тянущий узел - возвращаются реальные ощущения - сдавленный стон идет прямо из гортанной глубины.
С 1 ноября она словно проживала конец 75-го заново - лакрица горчит во рту.
Шестьдесят капель под язык. Пять букв. Протяжная гласная и судорога по всему телу.
Семьдесят девять.
Восемьдесят.
"Сириус Блэк - убийца".  Хоть в чем-то у нее не было ни капли сомнения.

Теперь Магическая Британия по праву праздновала событие похлеще того самого Рождества — победу над Темным Лордом. Свободу от кровавой бойни. Свободу ото всего — ценой жизни теперь уже четы Поттер. Поттер.
Гребаный Поттер.
Малолетний упырь Поттер, отравивший большую часть ее жизни. Сознательную ее часть.
Сначала он забрал у нее Сириуса — да, пусть и не полностью, да, пусть она и изыскивала возможность протягивать эту кровнородственную, больную нить дальше, но он "смог". Он забрал у нее Блэка. Забрал, перетянул, так что они оказались по двум сторонам без возможности переправы, как в детской задачке про авгура, эльфа и пирог с почками. Авгур сожрет эльфа, а эльф — пирог. Вот так и выбирай, как бы покомпактнее их переправить за два раза. Только в легкой задачке лодка ехала. И выход она знала. А тут почему то лодка предпочла оставаться посреди невидимого озера. И что предпринимай периодические попытки оказаться на стороне той же, или перетянуть — это не больше суток — а нужно то навсегда. Такая вот магия.
Теперь едва рожденный выродок четы Поттер "убил" Лорда. Отличная магия, не правда ли? Достойная, соплохвост ее дери, самая что ни на есть.
Все случилось в одночасье - с информационных полос разоблаченные выходили "убийцами, шедшими вслед за иллюзией;  добровольцами, кто был готов умереть за свое воображение". Победа разошлась в крови поражением и начала разлагаться, паразитируя.
Только вот ей уже не нужна была победа.
Никакая, к дракклам, победа.
Она хотела, чтобы у этой войны не было конца - каждый ее вдох был возможен только благодаря этому состоянию "неспокойствия".
Нестабильности.
Недопустимости.
Недозволенности.

Редкие отблески в подорванном сознании были единственной надеждой на идею, единственной надеждой на возвращение, единственным словом, которое она могла вставить на собрании более подкованных морально...кого? Наверное все еще соратников. Наверное — поскольку в первый же день ноября ей захотелось разорвать тех, кого начинали вызывать на доверительные беседы в аврорат.
Потом пыл немного спал. Разорвать все еще хотелось. А вот за что? За ту самую пустоту? За веру и надежду? За данную клятву? За собственную справедливость? За те, уже сделанные свершения от которых решительно отнекивались? Это было слишком глупо, когда даже в ее доме, ей же и говорили — он больше не вернется.
Она не отвечала, что если бы не была уверена в Его возвращении, то убила бы всех принадлежащих к Ближнему кругу Организации – они не имели право оставаться поверженными и жить, зная о том, что Его больше нет. Они не имели никакого права на новую и совершенную жизнь в условиях с которыми изначально не могли примириться. Тогда ей казалось что только одна она способна быть преданной до самой Смерти. Она делала вид, что ей не тяжело, что она способна бороться, и отправляла себя на новую борьбу этими мыслями.
Только их не было. То, что знала она, для подавляющего большинства было похоже на фарс из уст лишенной последней капли рассудка.
Он не мог погибнуть. Он говорил это ей, а значит — он жив, только нужно узнать где он сейчас. Необходимо. Примерно так же как и кислород.
Шесть лет назад Белла тоже причитала что-то вроде "Он не мог". И детское в своей непосредственности чувство собственничества тоже кричало об этом на каждом углу. Она знала еще со школьных уроков по Истории Магии, что все истории повторяются. Но не догадывалась, что повторятся они начнут на ее жизненном пути на одном и том же временном отрезке. Где же преемственность поколений, дракон ее опали?

На правой руке хрустят кости, пальцы ломаются, переплетаясь в едва-смертельной агонии. Еще дальше – семнадцать секунд и мозг перестанет даже заботиться о поисках питания. Запястье левой выворачивается, под давлением лопаются лучезапястные вены, полыхают артерии, лихорадочно перекачивая остатки. Чистейшая кровь размывается водой, оголяя впаянные насмерть предательства, чреде которых нет и никогда не будет конца. Сокращение, и кажется что легкие проткнуты обломками ребер - кровь заливает губчатые полости - переломанные руки повторяют движения в исступлении, одно за одним, пытаясь найти выход - самосознание бойца невозможно утопить даже под миллиардами миль от самой кромки. Зверь рвется наружу и прорывает изнутри загнившую шкуру уже наполовину сдавшейся твари - вечную заразу, ничтожное существование - и до конца скидывает ее с себя, с жаждой мести покидая тесное пристанище. Зверь дышит, прорвавшись на поверхность, широко распахнув пасть, высунув язык, жадно и до боли в глотке. Зверь открывает глаза и рычит.

Ногтевые пластины становятся фиолетовыми, руки трясутся - и полностью погружаются в липкую гущу крови, выходящую из латунного, погнутого крана.
Запотевает стекло.
Она все внимательнее вглядывается, как жидкость опоясывает пальцы - разгадывая очередную сфинксову загадку - это кровь тех, кому она обязана отомстить за покалеченную жизнь.
Его.
Его.
Чью еще?
Разве это действительно важно? Она делает глубокий вдох.
По ладоням стекает кровь годовалого ребенка Лонгботтомов - первого, с кем она хочет покончить. Размеренно, изысканно, с наслаждением, выточив детально каждый свой шаг - следить за тем как раскалываются и дробятся внутри несформировавшегося тела еще мягкие кости, как обломки черепной коробки попадают в мозг и провоцируют кровоизлияние. Она хочет слышать как он будет кричать задыхаясь от боли, прекрасно осознавая, что больше никто не сможет его спасти.
Они выскребли из нее все нутро, они лишили ее того, что она считала жизнью - превратив это в дикую иллюзию, выдумку, суррогат, растащили кусками по Блэкхерту и Годриковой лощине, оставив догнивать в неизвестности - было бы слишком самонадеянно не ожидать ответа с ее стороны.
Она хочет видеть их лица - лица дважды предателей. Она хочет рассмеяться, смотря на них в упор и изуродовать всю жизнь на их глазах - свести к нулю весь смысл, превратив счастливую семью в подобие инферналов.
Даже больше - не хочет. Жаждет.
И сделает.

Вода отступает. На ее плечи ложатся грязные, мокрые лапы - она вдыхает запах мокрой шерсти, перепачканной в копоти - его когти застревают в спутанных огненно-рыжих волосах, раздирают кожу на плечах, задевая ключицы, оставляют глубокие борозды на груди, смешивая идеальную до отвращения кровь с грязью. Зверь знает, где на самом деле ее место. Зверь знает, чего она на самом деле достойна. Он осведомлен о любом ее финале, точно так же как был осведомлен и о своем. Трясущейся переломанной рукой она достает палочку и секундным невербальным перерезает зверю шею - на последнем издыхании он хрипит, и поверженный, смотрит ей прямо в глаза. Она стискивает зубы и сдерживает подступающие к глазам слезы, зарываясь вывернутой кистью в густую черную шерсть.
Из спины зверя торчит короткая рукоять ножа. Свободная ладонь тут же закрывает всей своей плоскостью рот, сдерживая протяжный крик и подступающую тошноту- горячая кровь из запястья капает на колени, оставляя на черной ткани влажные пятна, которые вскоре расходятся по кремовой мраморной плитке. Зверь едва дышит, в агонии цепляясь за складки ее платья, и она, опускаясь к его кровоточащей шее, ложится, касаясь виском теплой вязкости, что темнеет от соприкосновения с кислородом, становясь идеально черной. 
Глубокий вдох — и сердце колотится так, что в ушах начинается пронзительный звон - кровь стекает по гортани вглубь – ей не вдохнуть. Ее трясет – кровь со свободной руки остается засыхать на густом подшерстке- она еле слышно шепчет,
-Я обещала тебе…я обещала…
Дыхание на выдохе каждой гласной обжигает все еще сдерживающую ладонь - зверь перестает дышать, сухая кожа на подушечках остывающих лап царапает тонкую ткань - крик отталкивается от стен, вбирая в себя оставшийся в этом пространстве воздух.

Под ногами скрипят половицы – каждая с особенным, только своим звуком, что легко расслышать из какой части дома доносятся шаги. За ее влажными следами не видно звериных – она осторожно наступает на каждый из них, стараясь скрыть его присутствие в этом доме. Лучше чем этот дом она знает наощупь только 2 этаж «Дырявого котла» - самое небезопасное место, что они только могли придумать, тем и знаковое. «Дырявый котел» - сейчас пустое сочетание нелепых звуков. Бессмысленное. Ненужное. Завершенное с объявлением даты конца войны.
Зверь утыкается мокрым носом в спину – она закрывает глаза и прикусывает нижнюю губу.
Покрасневшие от холода ладони скользят по перилам, останавливаясь на каждой выщербленной временем ране - пальцы наощупь проходятся по всем дверным проемам, пока она не останавливается на нужном, пытаясь до боли в легких уловить и удержать знакомый запах, вместо него слабо ощущая медь и влажную органику.
Она отходит от двери на два шага назад – палочка выпадает из трясущейся ладони и катится в сторону лестничного проема – она не сможет открыть дверь ни одним из возможных способов. Она делает еще один шаг назад и упирается спиной в перила – каждый вдох как сдираемая заживо кожа – она стискивает зубы.
Никто из них не умер, но никто из них никогда больше не будет жив – фраза сцепленная где-то в сознании ассоциируется и с ней самой – больше не живой.
Никогда больше.
Никогда.
Зверь до этого охранявший гобеленовую гостиную, в одну секунду срывается с места, направляясь к ней.
Зачем ты пришла сюда?
Ей кажется, что она слышит приближающиеся шаги – черные лапы с силой ударяют в грудь, вжимая ее спиной в некрепкую балюстраду – она отклоняется, чувствуя как конструкция скрипит под давящим весом – секция надламывается, и оступившись она оказывается на ступенях через половину пролета.
Она не оправдала Его ожидания.
Она предала его.
Только она виновата в этом.
Поднимаясь, она даже не чувствует боли в спине – влажная, едва касающаяся ткань, подсказывает о том, что на коже останется память еще и об этом дне. Очередном. Последнем? Шаги внезапно смолкают – она нервно сглатывает и останавливается, вглядываясь в темноту в районе сломанной балюстрады.

Отредактировано Forever Black (2016-03-10 10:11:24)