Апрель диктовал свои условия оружащему миру. Весна вклинивалась в уже ставшее привычным течение жизни, причем теперь уже не робкими мартовскими касаниями, а полноценным разнообразием холодных ветров, замешанных на уже по-летнему жарком солнце.
Алекто не любила весны. Снег был редким гостем в Британии, тем более - в Лондоне, но ранние сумерки и закутанные в пальто люди импонировали ей больше, чем гулящие и гудящие радостной жизнью летние отпускники. Невнятное, будто терзаемое сомнениями межсезонье было и того гаже - Кэрроу раздражала его непредсказуемость, вселявшаяся и в умы людей, становившихся подчас совершенно неадекватными.
Рыжая позвенела ключами перед дверью. Нет, она не теряла их в сумке и не искала их с соответствующим грохотом, не мучилась какими-то суевериями. Она была магом, а значит - она сама созавала эти суеверия. Дверной косяк был оплетен густой сетью защитных заклинаний, реагировавших только на голос хозяйки и на звон конкретно этой связки ключей. Любой, попытавшийся перешагнуть порог без соответстующего пароля, рисковал лишиться части конечностей или вообще жизни - тут уж как повезет.
Квартирка Алекто была расположена далеко не в самом ходовом и дорогом боро Лондона, но достаточно близко к центру, чтобы держать руку на пульсе. До родительского дома было ой, как далеко, и это только радовало девушку. Здесь у нее была своя жизнь и свои правила, все по-спартански лаконично, сдержанно, так, чтобы она могла все это контролировать. Личных вещей здесь практически не было. Кажется, выйдешь из дома, и не вспомнишь, что здесь такого особенного, что здесь такого, что выделяло бы из массы одинаковых, как под копирку, квартир. Дом - это отражение характера хозяина, и по Алекто тоже нельзя было сказать, что она - первая из женщин, заслуживших право получить Метку величайшего из чародеев современности. Но внутри этой невзрачной, будто специально растворяющейся в окружающем пространстве женщины таилась могущественная и жестокая сила. Такая же, как и в стенах, в которых она обитала...
Кэрроу предпочитала проводить время в Ставке. Там, среди единомышленников, она не чувствовала одиночества, хотя редко когда включалась в разговоры или обсуждения. Она привыкла говорить лаконично, по делу, и только немслимым образом сошедшиеся на небоклоне звезды в сочетании с наткнувшейся на земную ось кометой могли натолкнуть Алекто на желание порассуждать о чем-нибудь вслух. Видимо, этим весенним вечером комета все-таки наткнулась на земную ось. Ее совершенно не смущало, что конкретно этим вечером рыжая была одна. Общаться можно было разве что с чайником, уже свистевшем на плите.
Кэрроу встала перед зеркалом, стянула удерживавший тугой хвост кожаный шнур. Рыжие, неприлично яркие волосы рассыпались по плечам, обрамляя болезненно бледное лицо. Алекто внимательно осмотрела давно знакомые острые черты, будто надеясь, что что-то могло измениться. Конечно, ничего не изменилось. Шнур вновь собрал бушующее пламя в контролируемые и знакомые рамки.
Алекто наполнила чашку чаем, стянула пониже рукава объемного черного свитера, скрывшего неприлично тощие запястья, и так, сквозь объемную вязку, взяла в ладони горячий напиток. Умолкший чайник опять предательски подставил волшебницу, предоставив тишине и одиночеству.
- Может, лечь раньше? Или вернуться в Ставку, - пробормотала Кэрроу себе под нос и даже подошла к двери, будто собираясь прямо так, в свитере, отправиться в обратный путь. Дверной глазок светился желтым светом, сообщая, что за дверью кто-то есть. Кэрроу мгновенно сжала скользнувшую в ладонь палочку, чашка зависла в воздухе рядом. Рыжая распахнула дверь.

Отредактировано Alecto Carrow (2015-02-25 00:56:40)

- А, это ты, - Алекто опустила палочку, затем первое орудие мага исчезло в глубинах необъятного свитера, имитировавшего наличие мяса на костях, - Проходи, чувствуй себя как дома.
Для Кэрроу такое количество слов подряд было большой редкостью. Она бы обошлась и молчаливым жестом - пригласила бы внутрь, просто махнув ладонью и молча закрыв дверь за гостем, но заклинаниям нужна была уверенность в приглашении, уверенность в том, что хозяйка квартиры гостю рада. Здесь простого "угу" не хватило бы. А руки и ноги Руквуда были весьма полезными для Лорда и его дела, и их стоило поберечь.
Тем более, что девушка была действительно рада видеть своего внезапного гостя. Улыбка если и тронула бескровные губы, то едва заметно, практически неуловимо, а вот количество холодного сосредоточенного безразличия явно поуменьшилось. Августус уехал больше месяца назад, и с его отъездом монотонность дней стала еще более заметной. Кэрроу несколько раз ловила себя на мысли, что хотела бы знать его мнение о некоторых происходящих вещах, что ей хотелось обсудить входящие в моду в Ставке заклинания (а то, что Ставка в этом плане ничем не отличалась от любой другой конторы, они оба уже успели оценить), а то и просто помолчать рядом. С Руквудом было приятно молчать. Он не раздражал, не производил своим присутствием ощущения духоты и шпионства, излучал спокойное достоинство человека, знающего себе цену. А Алекто умела таким дорожить. Умела ценить людей, которые понимали, что они из себя представляют, и принимали это с честью, как есть. Слишком тошно было смотреть на толпы третьесортных человечков, мнящих себя новыми Мерлинами, а на самом деле едва ли отличающимися от неудачников-сквибов.
Алекто указала на разлапистую вешалку, на которой уже болталась пара ее плащей и теплых мантий - недвусмысленное предложение повесить верхнюю одежду, и даже достала из шкафа чашку. В доме у Кэрроу редко когда была нормальная еда, кулинария не входила в число ее талантов, но все же она не была дикаркой - законы гостеприимства не были ей незнакомы. Угостить британца нормальным британским чаем после длительной поездки на материк она могла, хоть в комплекте к чаю шло явно не домашнего приготовления печенье. Рыжая редко была хозяйкой - гости в ее доме бывали нечасто.
- Как поездка? - спросила она, протягивая чашку и, внезапно вспомнив, поманив свою из прихожей, - Как считаешь, правша может в полную силу колдовать с левой руки?
Вопрос вырвался сразу - она думала о нем не первый день. Не так давно в бою она едва не потеряла палочку, и ощущение беспомощности, посетившее ее тогда, теперь назойливо напоминало о себе. Алекто целыми днями искала наиболее простой способ защитить себя от этой беспомощности, и пока что выходило, что запасная палочка во втором рукаве могла быть выходом из положения. Но две палочки рядом могли начать враждовать, ревнуя, а значит, и ощутимо понизить результативность волшебства. Кэрроу наткнулась на огромное количество таких "но", и ей хотелось обсудить это с кем-то, кто понимает в таких тонкостях.
И все это совершенно не значило, что ей не интересны подробности поездки. Пока что время было самым дорогим из того, что у них было, и она не любила терять секунды, если их можно было провести с пользой. Сколько их еще утечет в тихих вечерах, когда поговорить не с кем, а делать что-то продуктивное уже нет сил...

Отредактировано Alecto Carrow (2015-02-25 23:03:58)

Слова Августуса ложились в систему ее собственных мыслей логично и веско. Алекто кивнула, открыла было рот, собираясь продолжить обсуждение двух палочек у одного человека и возможности "стрельбы с обеих", но Август начал рассказ о своей командировке, и его увлеченный, воодушевленный тон захватили и ее. Тем более, что результаты его поездки были весьма интересные. Ведьма была далеко не так сильна в тонкостях, как ее неожиданный гость, но общих знаний хватало для того, чтобы оценить значимость открывшейся ему информации.
- А мы всегда проявляем интерес к тому, что не одобряет официальная британская магия, - губы тронула улыбка. Сейчас Алекто ощущала что-то с родни тому, что чувствуют подростки, когда им удается провести родителей и сделать то, что хочется, а не то, что нужно. И она, и Август давно уже не были детьми, у обоих на руках было немало крови, а сфера интересов неизменно проходила по чему-то опасному для жизни. Но в ее детстве мелких шалостей практически не было - оно прошло под знаком тотального самоконтроля, у Августуса история мало отличалась от ее. Но человеческую природу не изменить, что-то такое всегда проявляется. Иногда в совершенно неожиданном возрасте - тогда, когда самоконтролю разрешили чуточку ослабнуть.
Руквуд, похоже, думал о чем-то похожем. Улыбка не покидала его лица, и когда он вновь открыл рот, Алекто была уверена, что услышит продолжение рассказа - планы по новым разработкам, идеи по максимально полезному для их Дела применению возможностей сейда... Но то, что она услышала, оказалось совершенно из другой оперы.
- Привез... Мне? - переспросила она, хотя прекрасно все услышала и никаких уточнений ей не нужно было.
Нельзя сказать, чтобы она никогда не получала подарков. Родители дарили ей какие-то безделицы на праздники, пару раз и брат делал какие-то презенты-мелочи, не смотря на довольно напряженные отношения между ними. Так было в школьные времена, а потом, после выпуска, все это окончательно иссякло. Тогда до них наконец-то дошло, что Кэрроу пускает в свою жизнь только то, что действительно нужно ей, и все остальные безделушки уходят в никуда. Но это были подарки от родителей. Подарки, потому что "так принято".  Августус явно не был из числа людей, у которых был бы повод дарить ей такие подарки. Да и вообще повода никакого не было...
Выражение недоверчивого удивления отразилось на ее лице. Последние годы все, что она получала, было заслуженным - это были не подарки, а награды за ее сомнительный и опасный труд, трофеи на войне. Но заслуживала ли она чем-то подарок сейчас?
- Позволю... - ответила она неуверенно, руководствуясь скорее любопытством - Руквуд не привез бы просто фигурку парижской башни. Ее "позволю" оставляло достаточно простора, чтобы отказаться от подарка, достаточно свободы, чтобы без лишних объяснений не становиться негласной должницей. Ничего не бывало просто так, и если в прошлом она не сделала ничего, за что можно было отплатить ей необычной вещью, значит, что-то такое планировалось в будущем. Она резко вдохнула, повела плечами, будто поежилась под внезапно налетевшим холодным сквозняком. Однозначно, просто так ничего не бывает.
- Нет, погоди. Тебе что-то нужно? Тогда можно просто сказать, в конце концов, мы служим одному Делу, и проблемы у нас коллективные...

The Weeknd – Earned It
[AVA]http://se.uploads.ru/q1A0m.jpg[/AVA]
- Да, мне кое что нужно, - Август предложил ей руку, помогая подняться. Чашка Алекто встала рядом с чашкой гостя, она уже протянула было ладонь, как что-то вновь заставило ее усомниться. Он вел себя... Странно. Он вел себя так, как никто не вел себя рядом с ней. Ей не подавали руки - это естественный жест для леди, и ведьма, выросшая в семье, чья фамилия по праву значится в "Священных двадцати восьми", легко и естественно реагировала на такое... раньше. Тогда, когда ее не сравнивали еще с костлявой старухой - Смертью, зная, что встреча с обеими приводит к неизменному путешествию на тот свет. Когда она не стала напрягать своим молчанием не только врагов, но и соратников (слово "друзья" было условно применимо к кругу общения Кэрроу). Теперь она обладала силой, а тот, кто обладает силой, всегда хранит и страхи - в равной величине, и никак иначе. Алекто не была исключением.
- Мне нужно, чтобы ты пошла со мной. Недалеко, только в прихожую, - в очередной раз Август опередил ее мысли, ответив на незаданный вопрос. Их общение, их молчаливое понимание, переходило в какую-то новую стадию: рыжая чувствовала это, хотя и не понимала, что заставляет ее так думать. Руквуд улыбался - улыбался больше и иначе, чем это было обычно, он был полон предвкушения и интереса, которые Алекто уже знала... Примерно так он смотрел на попавшие к нему в руки интересные артефакты. На тайну, которую они хранили в себе, на тайну, которую он желал разгадать, и разгадку которой специально оттягивал, чтобы растянуть удовольствие общения с неподдающейся, непредсказуемой душой магического предмета. Но она не была артефактом. Она была человеком. Она была женщиной, хотя она давно уже не воспринимала себя в таком ключе... Орудие Лорда, меч, несущий с боем его цели и его идеи, умный и точный клинок, по нелепости заточенный в тощее и хрупкое человеческое тело. Она была женщиной в самой своей сути, так глубоко, куда она сама не заглядывала, но куда умудрился заглянуть этот удивительный человек со спокойным и живым взглядом синих, глубоких, необъяснимых глазах, в которых, похоже, навечно сохранился мягкий сияющий полумрак вращающихся в хрустальных шарах предсказаний Отдела Тайн. И повинуясь этим глазам она вложила свою холодную, тонкую ладонь в его, направляясь за ним к высокому зеркалу, висящему в прихожей.
Она замерла перед отражением. Ничего нового - все так, как было полчаса назад, те же бледные впалые щеки, тот же жесткий взгляд. Алекто не любила смотреться в зеркала - не нужно быть гением, чтобы понять, почему. Выходя из дома она проверяла, что все достаточно в порядке, чтобы не выбиваться из толпы, но никогда не задерживалась на идее, что она может выглядеть хорошо или плохо. У нее был один критерий, четкий и однозначный - нормально и ненормально. И похоже, что сейчас ей предстояло выбраться за пределы этого привычного критерия. Алекто напряглась, замерла, следя через отражение за каждым движением Августуса. А он осторожно, с любовь (о, сколько раз она видела, как он бережно держит в руках артефакты), достал на свет ожерелье, за которое любая женщина убила бы кого угодно. Кэрроу умела ценить красоту, но понимала, что к ней эта красота не имеет никакого отношения. Модные вещи и дорогие украшения ей были, как корове седло. Неужели она ошиблась, решив, что Август понимает ее? Как мог он привезти ей в подарок столь вопиюще неподходящую ей вещь? Во взгляде, который она направила на гостя, смешались боль от внезапного унижения и удивление этой болью. Но он не заметил. Он тоном сказочника рассказывал ей историю вещи, которая уже коснулась ее, которую он медленно и осторожно застегивал.
И, веришь ли, это его точная копия, - поставил он интонационную точку в своем рассказе, и в то же мгновение ожерелье вспыхнуло, покрывая замершую женщину золотистым сиянием. Кэрроу боялась вдохнуть, в оцепенении она смотрела, как преображается ее облик. Как появляется на щеках внезапный легкий румянец, скрывающий выпирающие скулы, как зализанный хвостик укрощенного огня превращается в легкое парящее пламя, сияющее и переливающееся искрами, как бесформенные черные одежды уступают место изящному изумрудному платью, каким-то чудом делающим из тощей жерди желанную женщину. Да, женщина, на которую смотрела Алекто, определенно была красива и желанна. Она была из тех, вслед кому оборачиваются мужчины, была той, которой завидовали женщины. Той, на которую смотрели с восторгом. Такие, как она, никогда не споткнутся, входя в комнату, где отец принимает важных гостей. Никогда не заденут ногой столик, на котором стоит фамильный фарфор, а если и заденут - успеют перехватить падающий чайник. Такие, как она, не будут боятся, что на нее будут показывать пальцем и смеяться.
- Я сделал его для тебя, - Август заговорил тихо, с восхищением глядя на ее отражение, - Я заколдовал его, чтобы оно было твоим Брисингаменом. Я хотел, чтобы ты увидела себя такой. Чтобы ты увидела себя так... как вижу тебя я.
Алекто поймала взгляд его глаз. Он был уверен в том, что говорил. Кэрроу чувствовала ложь, и чувствовала, что Августус действительно разглядел где-то в ней эту красавицу, которой она могла бы стать, если бы в детстве не пожелала исчезнуть. Пожелала так сильно, что и все, что могло привлечь к себе внимание, было задушено на корню путем диких и болезненных усилий. Но он этого не понимал - не мог понимать, не зная ее прошлого. А об этом прошлом она не торопилась рассказывать.
Она медленно подняла руку - браслеты на запястье мелодично и тонко звякнули. Тонкие пальцы коснулись ожерелья, Кэрроу вновь перевела взгляд на свое отражение. Августус сделал ей больно, хотя и не хотел этого, и она с трудом сдерживалась, чтобы не сделать больно в ответ.
- Это - ложь. Красивая, сладкая, но ложь. Это не я, я не могу быть такой, - слова давались с усилием, обида его непонимания душила, злость закипала. Она повернулась, вновь смотря в лицо Августу - Да как ты вообще мог подумать, что я захочу увидеть себя такой? Что я захочу быть такой? Это ложь. Это как... Выкрасть чужое лицо.
К щекам хлынул гнев, глаза загорелись. Она никогда не видела себя в гневе, никогда не видела себя со стороны тогда, когда поднятые смертоносными заклинаниями силы заставляли трепетать ее рыжие волосы, уподобляя ядовитым змеям Медузы Горгоны. Никогда не видела, как преображается при этом ее лицо и ее взгляд - в такие моменты никто не носит с собой зеркал. Но сегодня, похоже, был день встречи с самой собой, ведь она все еще стояла перед зеркалом. Ладонь, в которую уже едва не скользнула палочка, замерла. У Кэрроу перехватило дыхание: широко распахнутыми глазами она впервые смотрела в глаза опасности, которую представляла для других. И эта опасность действительно была необъяснимо красивой...

- И ты не имеешь права отказываться от себя.
Она опешила. Слова Августа были из какой-то другой реальности, они просто не могли появиться здесь, в этом мире, в этой крохотной у квартирке, перед ее, Алекто Кэрроу зеркалом. Никто не мог позволить себе указывать ей, что и как она должна делать, знать и чувствовать. У этого правила было только одно исключение - и то, в основном из-за того, что инстинкты самосохранения еще работали у подавляющей части населения и они не хотели отправиться на тот свет самым быстрым, но не самым комфортным способом - через Аваду Темного Лорда.
- Ты... Указываешь мне, Руквуд? - голос ее звучал тихо, практически скатываясь в холодный, змеиный шепот. Она прищурилась, вглядываясь в его глаза, и будто читая в них то, что он говорил ей. Он стоял так близко - Алекто чувствовала тепло его тела, чувствовала запах волос, в которых заблудилась извечная лондонская морось, чувствовала его концентрированное, скорее всего искусственное спокойствие. Она понимала его молчание, понимала его мысли, но сейчас, стоя рядом, не могла понять, что он на самом деле чувствует. Также, как не могла распознать и свои чувства.
Холодная тонкая ладонь медленно поднялась - нет, в ней не было палочки, не было никакого оружия, как и желания убивать. Кончиками пальцев она прикоснулась к следам давно прошедшей болезни на его лице.
- Ты очень рисковал, принося это в мой дом. Я избегаю зеркал, избегаю своих изображений, но не потому что знаю, что некрасива. Точнее, не только поэтому, Август. Там, - она взглядом указала на отражение, - в шелках и украшениях, стоит Алекто, которая могла бы вырасти, если бы хоть кого-то интересовала в своей семье. Знаешь, так бывает - ребенок вроде и страшненький, но его так любят, холят, лелеют, и он растет настолько уверенным в своей избранности и красоте, что невзрачная внешность исчезает. Но в моем случае и это не помогло бы. Сделай та Алекто хоть шаг - и она подвернула бы ногу, не справившись с каблуками. Из прически выпал бы и затерялся самый дорогой из рубинов. А падении она зацепила бы вон тут тумбочку лицом, и на губе остался бы шрам. А еще она сколола бы зуб, или вовсе выбила бы его... Та Алекто, красивая, притягательная Алекто, носила бы вечную печать унижения. И я вытравила ее, потому что я не терплю унижения и жалости. И ты понимаешь меня.... - пальцы легко погладили шрамы. Она знала - Август тоже не позволил бы жалеть себя. Он тоже выгрызал себе место под солнцем, причем ему было еще сложнее - мешало происхождение. Кэрроу помолчала, полностью сосредоточившись за шрамах под пальцами, будто ее прикосновение могло убрать их, спрятать, как спрятало ее уродство его волшебное ожерелье.
- Спасибо за подарок, Август. Это... Поучительно.
[ava]http://se.uploads.ru/q1A0m.jpg[/ava]

Отредактировано Alecto Carrow (2015-03-05 12:54:01)

Будем честны - чувства и эмоции подавляются, прячутся в глубину, скрываются их проявления, но не чувствовать совсем человек не может. По крайней мере в нормальной, не стрессовой ситуации, в которой включается что-то вроде защитной реакции, спасающей разум от еще тяжелых травм.
Маги в принципе чувствуют мир иначе. Осознание собственной силы, осознание возможности к изменению окружающего мира и ответственности, которую за это приходится нести, может и не проявляться явно, но все равно каждый знает, что на каждое действие найдется противодействие, и каждое вмешательство карается откатом. Непростительные заклинания - самый яркий из примеров, но со временем начинаешь ценить чай, заваренный руками, а не срежиссированный с помощью взмаха палочки, начинаешь радоваться пуговице, пришитой человеком, а не заколдованной иголкой. Волшебник живет в мире, где у всего есть цена и у всего есть обратная сторона. Знание стоящего мага делает его бережливым на любые действия и эмоции, делает его осторожным, внимательным хозяином собственного душевного спокойствия.
Сердце Кэрроу замерло, болезненно заныло в момент, когда Август убрал ее ладонь от своего лица, и рыжая потратила весь свой артистизм на попытку скрыть эту потерю. Какой бы незначительной не казалась эта ласка с ее стороны, это было несравнимо, в сотни раз больше, чем позволяла она к любому мужчине в своей жизни. Она не знала, как хотела бы, чтобы он отреагировал, не знала, что ждать, но с ужасом поняла, насколько важен тактильный контакт. Какой это дикий наркотик - прикосновения. Стало разом понятно, почему матери так любят обнимать детей, почему объятия - первый шаг в близости, и почему ее, Алекто, прикосновения можно было пересчитать по пальцам. И вот - ладонь убрана, контакт прерывается, чувство опустошения, смущения, стыда захватило ее. Оно было знакомым - что-то такое, только во много раз сильнее она чувствовала, когда смертоносное проклятие достигало жертвы.
Так вот, что чувствуешь, когда... - она не дала себе закончить мысль. Август не отпустил руки, ее ладонь по прежнему лежала в его ладони.
- Ты так говоришь, будто знаешь меня... Лучше меня самой, - пробормотала она, не отрывая взгляда от его лица. Было что-то безумное в том, как ловко они оба надевали маски непроницаемости, скрывая эмоции. Это было естественно для них - для Пожирателей Смерти, для убийц, для мастеров искусства такого темного, что большинство магов даже не хотело притрагиваться к этой стороне знаний. Они слепили свою жизнь и самих себя, выбрались создали себя по образу своих утрированных, искореженных убеждений. Тогда, в детстве, в юношеском максимализме, это казалось естественным, но сейчас они уже не были детьми. И Алекто все чаще думала, что променяв на силу и уверенность в себе все без остатка человеческое чувство, она совершила совсем неравноценный обмен. Эмоциональный диапазон Кэрроу был вполне нормальным, она знала, чего лишилась, и знала, что иногда сердце просит позволить себе быть мягче, быть слабой, быть доверчивой. Непозволительная роскошь...
Но сейчас, держа за руку Августа, ей совершенно так не казалось. Она дорого расплатилась за возможность позволять себе все, что хочется, за право (пусть и держащееся на жестокости) действовать так, как желаешь. Глобальные вопросы ее жизни все также поддавались полному контролю, но в остальном она позволяла себе разумную импульсивность. Безумие в четко очерченных рамках.
Августус был ваше ее почти на 10 дюймов, но только сейчас она почувствовала, насколько хрупкой, точеной смотрится на его фоне. Плечи, расправленные от вспышки гнева, еще не успели опуститься в привычную сутулость, но она все равно ощутила себя неожиданно слабой - и ей это нравилось. Руквуд оказался первым в ее жизни человеком, которого ей захотелось поцеловать - не из интереса, не в рамках игры для достижения своих целей, а именно по желанию необычного, незнакомого ей чувства.
Ведьма отвыкла отказывать себе в чем-то.
И поэтому подалась вперед, ближе к исходящему от Августуса теплу, ближе к сладостному ощущению слабости, к непривычному вкусу чужих губ.
[ava]http://se.uploads.ru/q1A0m.jpg[/ava]

Отредактировано Alecto Carrow (2015-03-05 13:48:34)

Nero - Into the past
Is this gonna be hype
I can feel the life
Are we in the darkness
I'll follow you...
[ava]http://se.uploads.ru/q1A0m.jpg[/ava]
Говорят, что человек инертен по своей сути, и не может быстро перестраиваться на новые, неведомые до этого ощущения. Говорят, что человек, долгое время живущий один, уже не сможет допустить в свою зону комфорта кого-то дольше, чем на 15 минут. Говорят, что сердце человека, прошедшего через убийства и жестокость, чувствует удовольствие только от убийства и жестокости - другие эмоции уже кажутся слишком пресными. Каждое из этих утверждений оказалось полнейшим бредом, потому что то, что чувствовала Кэрроу в объятиях Августа, точно не было пресным. Пребывание в близком контакте чужого человека не приносило никакого дискомфорта, а новые ощущения... Нет, однозначно, никакой задержки во впечатлениях не было. Эмоции накатывали на нее, захлестывали с головой, затем волна откатывалась назад - но только для того, чтобы позволить вдохнуть перед новым наплывом. Алекто ступила на доселе неизвестные ей земли, и никак не могла понять, кто же она здесь. Попеременно ощущала она себя глупой, ничего не знающей девчонкой, и сразу же - многомудрой богиней-женщиной, которой и не нужно ничего знать, нужно только расслабиться и позволить подняться древним, как мир, инстинктам. Она чувствовала страх, смущение, и сразу же - непривычное доверие, уверенность в том, что что бы ни случилось в следующую секунду, она будет счастлива. А еще, впервые за долгие годы, пожалуй даже впервые за всю свою не такую уж и короткую жизнь, она чувствовала, что кто-то думает о ней больше, чем она сама. Что кто-то заботливо сдвигает штору, чтобы яркий свет полной луны не мешал настигшему ее усталому, сытому сну, когда тощие плечи согревает не натянутое до макушки одеяло, а тепло живого человека. Она отпустила себя вечером, позволила себе авантюру, на которую никогда не решилась бы, не будь очарована собственным отражением в зеркале и неясным, бархатным светом "Брисингамена".
Она заснула совершенно измотанной - и физически, и морально. Вечер оказался щедрым на контрасты, даже слишком щедрым для той части жизни ведьмы, в которой она привыкла к тотальному контролю и абсолютной предсказуемости. Возможно, ей и удалось скрыть страх, которых захлестнул ее, когда она отстранилась после первого своего поцелуя, после выходки столь же дерзкой, сколь и безумной. Тишина глушила ее, ей хотелось сорваться с места, устроить дикий переполох, взорвать что-нибудь, поджечь, разнести Лондонский мост и, бонусом, перевернуть с ног на голову Биг Бен. Весь мир сжался в одну точку, когда ей в очередной раз показалось, что ее безумие будет воспринято совсем не так, как она ожидала. Она уже представила себе (хоть в это и сложно было поверить), как Руквуд рассмеется, как скажет, что она, как любая другая девчонка, повелась на красивую цацку, что она ничем не отличается от других - такая же дура, такая же баба. Но было тихо. Внутри Алекто рушились миры, один за другим обрывались нити ее уверенности в себе, нити жизни, которую она с таким трудом построила на базе страшненькой, никому не нужной девочки. Ее безумие горело внутри, раздуваемое страхом. Но, как оказалось, горело лишь для того, чтобы на месте разорвавшихся нитей появились новые. Потому что в то же мгновение, в которое сильные руки Августа привлекли ее к нему, в ту же секунду, когда его губы коснулись ее, она поняла, что все, что она знала о жизни и о себе до этого, не имеет значения. Что она смотрела в зеркало, и видела только неудачницу, маскировавшуюся под нормального человека. А он видел женщину, способную на полноценную жизнь без оглядок назад, способную позволить себе все, что она захочет. Странно, что она не услышала этих слов, когда он украсил ее своим подарком. Зато она во всей полноте ощутила их смысл, когда простыни в спальне оказались спутанными не от мучивших ее кошмаров. Все, что знала она раньше, во что она верила, теперь не имело значения. Система мира, в которой Алекто Кэрроу была одинокой, противостоящей целому миру, рухнула от уверенных и нежных прикосновений одного-единственного человека.

Она проснулась как-то резко, спокойствие, мягкость черт, так украшавших ее угловатое лицо ночью, исчезли в мгновение ока. Она села на кровати, часто дыша, и сразу запустила руку под подушку - именно там долгие годы хранилась ее палочка, когда хозяйка ложилась спать. Палочки не было, зато ладонь нащупала другой предмет. Алекто осторожно вынула из под подушки ожерелье, нежно переливавшееся в робких, сонных лучах еще даже не показавшегося из-за горизонта солнца. Ведьма осторожно погладила большим пальцев один из камней, второй рукой подтягивая повыше простынь. Рыжие волосы, обычно всегда собираемые на ночь в косу, растрепанным, диким водопадом разметались по ее плечам. Раньше это привело бы ее в ярость - необходимость торчать перед зеркалом дольше обычного никогда не добавляла ей хорошего настроения. Но не теперь. Теперь ей хотелось заглянуть в зеркало, увидеть, во что она теперь превратилась... Чем стала тощая мышь Кэрроу после того, как впервые оказалась в объятиях мужчины.
Зеркало не стало долго спорить - растрепанная, спавшая всего несколько часов, но на удивление свежая женщина, с внимательным волнением взглянувшая на нее из отражения, сохранила абсолютно все черты Алекто, но была при этом совершенно другой. Тощие плечи казались не угловатыми, а хрупкими, острые скулы не напоминали о черепах и похоронах, узкие губы больше не казались бесчувственной блеклой нелепой нитью. Кэрроу обернулась на дверь, испытывая непривычное, озорное смущение, и отпустила простыню, глядя и на свое тело, после чего перевела взгляд на все еще зажатое в руке ожерелье.
- Возможно, у нас и правда больше общего, чем я думала, - сказала она "Брисингамену", аккуратно кладя его на прикроватный столик. И в этот момент она поняла, что Августуса нет... как и его вещей. Наскоро схватив с пола простыню и завернувшись в нее на ходу, ведьма выскочила в дверь.
- Август!

Он стоял у окна - неподвижный и спокойный, так же, как обычно. Алекто смутилась - еще вчера она была совершенно непробиваемой железной леди, точно знающей, что и когда она делает, контролирующей свои эмоции, знающей, как и на что реагировать. И вот - один подарок, одна ночь, один мужчина, и она уже бегает по дому растрепанной и голой, испытывая неподдельный страх от того, что не обнаружила на утро этого мужчину в постели рядом с собой. Осознание того, что теперь ее жизнь будет полна подобными страхами и волнениями постоянно, болезненно прокатилось по ее душе, раня оголенные, неокрепшие, новые чувства ее нового мира.
- Я проснулась, а тебя нет. Я думала... - пробормотала она, подходя ближе, и запнулась, не продолжая мысли.
Что думала? Что повела себя, как дешевка, бросившись на шею мужчине, который исчез сразу же, даже не дожидаясь утра? Что вся эта нежная чувствительность, распустившаяся в ней и так удивительно преобразившая внешне, лишь показатель ее слабости, доказательство того, что Лорд был прав, и женщинам с организации не место? Что она уже поняла, какая мучительная смерть настигнет Руквуда лично от ее руки, если он обманул ее чувства, и что даже его кровь не сможет успокоить ее позора?
Нет. Это дико - думать так. Это дико и неправильно, это извращение и уродство, вросшие в нее слишком крепко, это дурь, которую она сама воспитала в себе за эти жесткие, аморальные годы. Так можно думать о врагах, так можно думать о ничтожных магглах, но все это не имеет никакого значения к Августу.
Кэрроу опустила глаза вниз, прикусила губу. Контрасты вчерашней ночи, похоже, перекидывались и на день, и не было оснований думать, что дальше что-то будет иначе. Ей было страшно, и главное - она понятия не имела, что с этим делать.

Отредактировано Alecto Carrow (2015-03-08 03:09:51)

Ведьма улыбнулась - смущенно и искренне, так, как улыбаются дети, когда просыпаются утром и знают, что весь день будет полон счастья и приключений. Они не ждут никакого подвоха, не ждут трудностей, с которыми должны бороться - они просто живут и радуются, не сомневаясь, не боясь. Не думая о том, как будут выглядеть со стороны, если просто поддадутся ласковому голосу, не будут ли они при этом казаться слабыми, недостойными... Что за глупость? Разве любят за что-то? Любят вопреки. А она, Алекто, выстроила вокруг себя практически непробиваемую стену из поводов к этому "вопреки". Удивительно, что Август не остановился перед ней.
Кэрроу прижалась щекой к его груди - ладони все еще сжимали простыню, постоянно норовящую куда-нибудь уползти.
- Я просто не хотел тебя будить,
- Ну конечно, лучше было испугать меня своим исчезновением, - проворчала она в ответ, нежась под его прикосновением, но проворчала без агрессии, без укора, чисто по инерции от захлестнувших ее чувств. Доверять - это серьезная, непривычная наука, к которой она только приступила, но разве было в этом мире что-то, чего она не добивалась, чего она не могла освоить?
- Я быстро, - шепнула она, после того, как получила свой утренний поцелуй, и быстро скользнула в комнату за одеждой. Уже в ванной до нее начало доходить, что на его слова еще вчера она отреагировала бы совсем иначе. Рыжая точно вспыхнула бы, огрызнувшись, что сама решит, что и когда будет делать, и уж точно не стала бы улыбаться и ворковать, бегая по квартире в плаще из простыни. Но все поменялось.
Даже мешковатый свитер остался где-то позади. Сейчас она не стеснялась себя, не хотела исчезать, и у одежды появились определенные границы, приталенность, даже вполне адекватный крой. Ладонь потянулась собрать волосы, но подумав, она только расчесалась, оставив прическе доселе невиданную вольность. Все было прилично, можно было идти на потрясающий запах кофе, но все же по пути она заглянула в прихожую - забрать оставленную там палочку. Некоторые привычки просто невозможно победить - например, почти физическую необходимость быть вооруженной.

- Ты вполне обжился, - прокомментировала Кэрроу, садясь рядом с Августом и привычно поправляя край скатерти. Кофе, сахар, сливки - небогатые продовольственные запасы этой квартиры были успешно найдены. Алекто добавила в небольшую чашку разом пять ложек - удивительно, что при такой любви к почти сиропам вместо напитков ей категорически не удавалось прибавить хотя бы полфунта.
- Не думала, что в Отделе Тайн так любят начинать работу рано. Мой день обычно начинается значительно позже, - ого, да это рекорд количества слов для одного утра! Но да одинокое существование не способствует разговорам, а рабочее утро в Ставке переходило из рабочей ночи. Ни минуты она не провела на полноценной службе... Похоже, Август был просто концентрацией из вещей и событий, к которым она никогда раньше не прикасалась.

Нет, им не нужны были лишние слова. Провожая Августа до двери она вздохнула - впервые она будет кого-то ждать, и не по делу, а чисто потому что действительно рада будет видеть. И там, где нормальные люди желают друг другу хорошего дня, она сказала совсем другое.
- Ладно, я постараюсь не накручивать, - и они оба знали, что это действительно важно. Потому что Алекто, у которой не в порядке с нервами и самообладанием, чревата взрывоопасными спецэффектами и травмами у окружающих. Раньше это ее не волновало бы, но теперь в жизни были несколько другие приоритеты...