Уже просыпаясь, Аластор чувствовал неладное.
Не было больничных запахов, скрипа кроватей, вечной переклички пациентов, их родни и целителей.
Не было ощущения Норы, всегда заполненной шумом, командами Молли и суетой.
Не было чувства, что он проснулся дома, под той же крышей, где провёл большую часть жизни, где они с Эм когда-то вели тихую родственную войну и метили территорию.
Не было также ни с чем не сравнимого ощущения, что ты получил по морде огненной плетью, упал с тысячи футов и теперь лежишь в собственных разбрызганных мозгах.
Аластор сел и открыл глаза одновременно. То есть глаз. Волшебного протеза не было, и без него, с сектором обзора в жалкие 90 градусов, Аластор чувствовал себя полуслепым. Кругом был полумрак, совершенно пустая комната, в центре которой он восседал на полу, а больше ничего и не было. Палочки не было тоже. Он ощупал лицо - свежие рубцы заныли от прикосновений, но не той жгучей невыносимой болью, как вчерашние ожоги, а так, для порядка. Или его лечили магией, или прошло немало времени, или оба варианта сразу. Теперь он понял, что деревянная нога осталась при нем и не обязательно ползать, можно ходить.
Забавно.
Аластор отчётливо помнил все, что было до удара плетью. План с обороткой, полёт, нападение, аппарация говнюка Флетчера, так что на него насели со всех сторон сразу, и через несколько секунд он получил привет от Тома Риддла, которому в своё время так любил дать по морде. Голова как будто разорвалась, и он отключился.
Потом Аластор осознал, что падает, но сквозь боль и охвативший его сознание тошнотный туман эта мысль не сразу продолжилась в намерение как-то повлиять на ситуацию. Он не смог сосредоточиться на аппарации и попробовал смягчить падение. Да, ему почти удалось, он понимал, что летит уже медленнее, но тут встретился с землёй. БУМ.
Видимо, его подобрали, оказали помощь - и заперли в пустой комнате. Аластор не очень обольщался насчёт причин такого противоречивого поведения.
Он поднялся, проверил, насколько свободно может двигаться. Нет, не очень свободно. Новые переломы рук, целой ноги и... хм, позвоночника тоже... были залечены магией, но это в двадцать лет Аластор не вспомнил бы о них наутро, а полвека спустя... Похоже было, что они не заживут до конца жизни, которая обещала быть непродолжительной.
Он обошел комнату. До маленького окна под потолком было не допрыгнуть. Дверь оказалась заперта. Аластор с силой пнул ее пару раз, невзирая на боль в ноге и спине, попытался выбить плечом, и это вывело его из строя на пару минут.
Когда снова удалось подняться, он перебрался в дальний угол и уселся там, дожидаясь посетителей.

Прошло неопределённое количество времени. Аластор размышлял об успехе операции, прекрасно понимая, что пока он остаётся здесь, ничего не узнает наверняка: единственный доступный источник информации заслуживал только крайнего недоверия. Поттер мог быть в безопасности в подготовленном укрытии. Мог быть в соседней комнате. Мог быть уже мёртв. Что ж, с неосведомленностью оставалось только смириться. Он вообще неплохо научился смиряться за эти годы. Сначала отставка, когда пришедший к власти Фадж решил, что опасных параноиков в Министерстве держать не хочет. Дальше разрыв с Минервой, кое-как заглаженный потом, но достаточный, чтобы это сыграло на руку паршивцу Краучу. Десять месяцев в сундуке. Игра в уверенного руководителя Ордена, когда для этой уверенности не осталось и половины оснований. Смерть Эм. Аластор имел все шансы на медаль "За смирение", но сомневался, что сегодня ему вручат именно ее.
Он думал над возможностью побега, но для начала ему нужна была хотя бы палочка. Или чья-то помощь, но рассчитывать на помощь не приходилось. Альбус навряд ли пришлет ему феникса с того света. А Орден навряд ли теперь на что-то способен. На Минерве вообще висит весь Хогвартс. Скримджеру плевать. Ну и уж точно никто не скажет Поттеру, чтоб приказал своему домовому эльфу пойти найти потенциально дохлого аврора.
Вся надежда была на то, что сначала к нему пришлют кого-то не очень умного и не очень сильного, чтобы с ним справился даже покалеченный старик. А потом старик заберёт его палочку и поковыляет на выход... А что, Том поразвлекается, Аластор использует свой шанс, все в выигрыше...
Видимо, за эти годы у слизеринского старосты изменилось чувство юмора. Прямо сквозь стену в комнату вползла огромная змея и начала рассматривать Аластора.
Спасибо, что не василиск.
Аластор медленно поднялся, придерживаясь за стену. Змея не атаковала, ее длинный раздвоенный язык то и дело выскальзывал наружу и заинтересованно трепетал. Так же медленно, стараясь не делать резких или судорожных движений, Аластор двинулся к стене, сквозь которую проползла змея. Змея не возражала, но продолжала внимательно наблюдать за ним. Судя по размерам ее башки, клыки там должны были быть толщиной с карандаш. Ну и плюс яд. Шанс, что перед ним всего лишь веретеница-переросток, не мог быть выше нуля.
Аластор достиг нужной стены, но она была материальна. Он ощупал всю поверхность, даже медленно опустился на четвереньки, чтобы проверить, нет ли скрытого хода на уровне пола. Хода не было. Аластор поднялся, шепча самые грязные ругательства, какие мог припомнить. Либо змея была иллюзией, либо все было иллюзией. В любом случае Волдеморт издевался.
Садиться в углу он больше не стал, чтобы сохранить маневренность на тот случай, если тварь неиллюзорно нападет. И так и простоял у стены, пока Том Риддл не соизволил почтить его лично. Через стену, разумеется. Аластор посмотрел на него, усмехнулся и не стал здороваться.

В контексте появления Тома Риддла можно было не беспокоиться за идею побега. Хотя Аластор решил рассмотреть для себя вероятность, что через какое-то время Том уйдет, а в следующий раз явится кто-то более подходящий в качестве соперника.
Змея поинтересовалась, не пора ли ей уже откушать. Аластор подобрался, готовясь к нападению, но Риддл подал ей знак обождать.
Ну да, как же. А поговорить?
Он милостивым кивком разрешил дорогому однокурснику обойти без ритуальных оскорблений и прислонился к стене. Спина уже ныла от усталости, а ведь могла еще понадобиться. Проклятый гриффиндорский оптимизм. Аластор даже прикрыл глаза, рассчитывая, что казаться еще более слабым, чем он был, может оказаться выгодно и что слизеринец еще не научился самозабвенно болтать и убивать одновременно. Ну, и заодно понимая, что если таки научился, то бдительное наблюдение за собеседником его сейчас не спасет. Проклятый гриффиндорский оптимизм, ага.
Внимательно дослушав до конца, он снова открыл глаза и нашел Волдеморта взглядом.
- О. То есть наш смехотворный план все-таки имел успех и, кажется, даже эффект.
Кое-кто по-прежнему не может справиться с несовершеннолетним? Должно же в мире быть что-то постоянное.
Эта новость лично для Аластора мало что меняла, но теперь было бы не так обидно сдохнуть в гостеприимном подвале. Он, конечно, всю жизнь рассчитывал сдохнуть в бою, но нельзя же всегда получать то, что хочешь.
Правда, зацикленность что Дамблдора, что Волдеморта на одном и том же человеке, вдобавок школьнике, всегда казалась ему какой-то странной причудой. Война ведь шла не за одного мальчика, а за всю Англию. Но может быть, было что-то, чего он не понимал и не видел. Теперь, в компании хорошо знакомого легилимента, Аластор очень надеялся, что было.
- Ну нет, Том, так не пойдет. Ох уж эти ваши слизеринские формулировки... Ты даешь мне не возможность отсюда выйти, а то потом окажется, что я сам ей не воспользовался. Ты возвращаешь мне глаз и палочку. Ты каким-нибудь убедительным способом гарантируешь соблюдение договоренности с твоей стороны. А после того, как я назову адрес, ты обеспечиваешь мне беспрепятственный проход к месту, откуда можно аппарировать, и минуту на аппарацию. Триумфальность можно опустить.
Играть так играть, ну правда же?

Том посоветовал не трактовать его слова так, как нравится Аластору. Аластор хотел было посоветовать не трактовать действительность так, как это нравится Тому, но воздержался. Даже не процитировал, где именно в короткой речи упоминалось про успех. С учетом того, что Поттеру таки удалось уйти, Аластор был не против любой терминологии, особенно в устах недочеловека, чья оценка его не очень интересовала.
- А, там было что толковать. Прости, я не заметил.
Волдеморт оскалился - Аластор улыбнулся ему так же приветливо - и обеспечил качественное дежавю. Только стулья были не такими удобными, как в прошлый раз. Аластор отлепился от стены, медленно дошел до того, сидя на котором можно было держать в поле зрения уцелевшего глаза не только Риддла, но и змею (нетривиальная задача), и так же медленно уселся. Спине стало легче, хотя он потерял значительную долю маневренности, которой и так оставалось не слишком много. Выторговывать себе хотя бы мизерные преимущества в отсутствие палочки было довольно забавно.
Аластор скрестил руки на груди и начал любоваться закатом поверх змеи.
- Обещать кому-то глаз неубитого аврора... Ты действительно не слишком привязан к материальному, Том. Особенно к чужому материальному. Чтобы быть последовательным, ты можешь отдать свою палочку мне, и она перестанет тебя стеснять.
Долорес... Милая славная женщина, которая притащила отбросы аврората в Хогвартс. Хочется верить, что ее удавят до того, как она на что-то сможет претендовать всерьез. И очень жаль, что до таких долорес никогда не доходит дело, пока не получится разобраться с более серьезными противниками. А они ведь гадят не меньше...
- Как ты так безошибочно отбираешь себе крысенышей? Это чутье? Талант? Родство душ?
К Круциатусу или чему-то подобному он подготовился заранее, еще когда пришел в себя и осознал, где находится. Географические координаты значения не имели, "дома у кого-то из врагов" - вполне достаточное определение. Нарываться, конечно, было неудобоваримой стратегией. Но разве бы Том Ридд поверил, что Аластор Муди не станет нарываться, даже через столько лет?
- Зачем тебе это? Исключительно затем, что ты теряешь время. Ну, продолжай терять. С каждой секундой Поттер уходит от тебя все дальше, и люди, которых ты, конечно, хотел бы наказать, тоже. Валяй, распотроши меня ради информации, которая к тому моменту станет бесполезной. Тебе, конечно, будет приятнее, чем мне. Но не настолько. И Том, я не идиот, чтобы соглашаться на портал до известного тебе места, откуда я могу уйти только пешком. Это буквально демпинг. Я не хочу обвалить рынок ценных сведений.

Аластор пожал плечами. Отрицать, что Орден держался на Дамблдоре, было нельзя. Только Альбус до конца понимал, чем все они заняты, и это выводило из себя. Можно отвлекать сказками про многие знания и многие печали школьников. Взрослые люди ведутся на это с трудом. Но авторитет Дамблдора удерживал орденцев вместе, а Аластор не мог им предложить верить в него так же, как они верили в своего бывшего учителя. Ну и да, информации у него тоже не было. Неудивительно, что Орден распался так же, как распался тесный кружок Пожирателей в конце 81-го. В обоих случаях костяком был один человек.
Ну то есть орденцам не нравилось это признавать, конечно... Но лучше было бы признать и построить на его останках нечто новое. Аластор собирался сделать это, и не успел.
- Больно слышать, - сказал он равнодушно. - Прямо по каждому пункту.
Он, впрочем, верил, что нечто новое возьмутся строить и без него, и дай им Мерлин мозгов. Лично он построил бы запасной аврорат, потому что все остальное строить не умел. Но может быть, молодёжь придумает что-то получше.
Аластор вдруг подумал, что они с Волдемортом едва ли не единственные оставшиеся в живых выпускники 45-го, а казалось бы, 70 лет - не возраст для волшебника...
- Уважение? Проигрывать красиво? Нет, и не умею, и не имею.
На семикурсников, которые сделали тебя, Том. Только и всего. Где же твоё уважение к этому противнику? Умей проигрывать красиво.
- Что ж поделать, если ты не можешь справиться именно со школьниками? Ставку надо делать на то, что работает.
А ведь все это могло закончиться полвека назад, в последний раз, когда Аластор имел реальную возможность убить Тома Риддла. Но тогда за это надо было расплатиться своей непрожитой жизнью или риском попасть в Азкабан, и он не стал. Если бы тогда знать...
Да нет, он знал, имел все возможности сделать выводы, как далеко может зайти Том Риддл. Но в молодости все оцениваешь иначе. Теперь-то Аластор с радостью разменял бы свою жизнь на жизнь Риддла, но Риддл теперь стоил дороже. Одной жизни Аластора не хватало.
- И адрес ты теперь спрашиваешь у меня, чтоб принести соболезнования? Не утруждайся, я их передам. Либо ты врешь мне, что Поттер мёртв, и играешь со мной. Либо тебе не нужен адрес, и ты снова играешь со мной. Ты ведь для этого меня подобрал?
Волдеморт прицелился в него. Аластор машинально встряхнул рукой, чтобы из рукава выскользнула отсутствующая палочка. От толчка в плечо он покачнулся, но стул устоял.
Не Авада.
...и не Круциатус.
Впечатления были знакомыми. Аластор получал это проклятие уже несколько раз, и один из них стоил ему глаза. На первых порах не слишком больно, но распирающее, тянущее ощущение там, где начинает разрастаться язва, уже появилось. Аластор поморщился, поднял пораженную руку и почесал пустую глазницу.
- Ай.
Итак, у него оставалось около шести часов. Он хотел почувствовать что-то по такому поводу, но не почувствовал. Видимо, слишком часто готовился к смерти, и каждый раз всерьёз, и времени тогда оставались минуты, а не часы. Часы - это целая вечность.
Или наоборот, и ему осталось продержаться совсем немного.
Лео Старк пытали почти сутки, и она не сдалась. Лонгботтомов пытали несколько дней, и они не сдались. А тут всего шесть часов, пока будет что терять, и всего два - когда уже не будет. Аластор полагал, что как-нибудь справится с этим.
Ты усложнил себе задачу, Том.
Понял Волдеморт все то же самое или нет, но он начал шипеть, так что змея слегка насторожилась и шевельнула хвостом. Аластор подмигнул ей.
- Безболезненная? Когда я такое говорил?
Упоминание Аланы уже не задевало его так же сильно, как при ее жизни. Почти двадцать лет, как она умерла, и со временем чувство вины перед ней рассеялось. Сейчас он почувствовал лишь подобие гордости за сестру. Ей не было бы больно, если б она не сопротивлялась. Ничего не умея, не владея даже азами окклюменции и не имея ни одного шанса выстоять, она всё-таки боролась.
- Мне надо было сразу догадаться, что это ты с ней сделал. С остальным она бы справилась.
Риддл поднялся и ушёл ходить вдоль заката. Аластор больше его не видел, а вертеться было бы больно. Так что он просто смотрел на змею, больше ей не подмигивая. Разожралась скотина, много вкусных магглов и волшебников, наверное?
- Моя жизнь? Ты плохо с ней обращаешься, Том. Ты ее портишь. И поэтому мне особенно важны гарантии, что я ее получу. И давай без лирики и мёртвых стариков. Заветы или нет, я не люблю ненадёжные сделки, а проиграть могу слишком много.
И уж конечно, это школьные обиды - главное, что беспокоит меня в наших отношениях.

Том Риддл больше не велся на все подколки. Это обещало сделать разговор короче и отсечь множество вариантов его развития. Аластор этому не порадовался. Все-таки лучше беседовать с самым главным врагом, чем получать от него букет Круциатусов.
- Может существовать множество причин, по которым мне не все равно. Не все ли равно каких?
Разумные люди, конечно, давным-давно покинули бы дом. На месте Тонксов Аластор поступил бы именно так. На месте Уизли, конечно, тоже - они слишком долго мозолили глаза всем любителям чистой-пречистой крови. Но эта идея хороша, только если тебе есть куда идти, а им не было. И хотя Аластор считал, что ради спасения не только собственной шкуры, но и шкур любимой семьи проблему все-таки можно было бы решить, - так считал один он.
- Да? Ну здорово. Систеро, если я верно помню? Хорошая штука. Жаль, что я не попросил научить меня ей.
О да. Оказаться наедине с колдомедиком. Не это ли сейчас предел мечтаний?
Аластор задумался, может ли теперь верно определить предел своих способностей противостоять хотя бы колдомедику. Наверное, да, но нельзя ведь попросить Тома Риддла не переступать этот предел.
- Только не говори мне, что на тебя работает очередной руководитель больницы.
Сколько раз подряд он сможет сломать Империус - это был хороший вопрос. Интересный. Припоминая сундук - Аластор мог ломать его каждый день по многу месяцев, чтобы при каждом открытии крышки получать новый. А иногда - еще и ведро веритасерума в пасть. Империус в исполнении Риддла ему тоже случалось ломать, но заодно он чуть не вскипятил себе и без того попорченный мозг. Именно на такой исход было бы разумнее всего ориентироваться сейчас: на какой-нибудь подряд попытке переломить чужую волю его постигнет участь Аланы. Обидно, но символично.
- Мне совершенно неинтересно, Том. Давай опустим этот этап. Эта магия, видишь ли, утомляет меня, а я и так неважно себя чувствую.
Волдеморт теперь расхаживал по точной копии незабвенного побережья имени декабря сорок седьмого. Единственным, что выдавало иллюзию, был закат. Закат не догорал, как того требовал естетвенный ход вещей, вокруг не становилось темнее. Закат застыл в некоей точке, и в этом тоже был определенный символизм. Те же, там же, примерно с теми же намерениями относительно друг друга. Минус одна палочка, плюс одна змея. Жаль, что эту нельзя было схватить за хвост и размозжить ей башку.
Ну да, твоя незабываемая честность. На что же еще мне теперь полагаться.
- Ты же знаешь, я параноик, Том. Не могу успокоиться, пока у меня нет твердых гарантий. Может, я и преувеличиваю свою ценность, но продаюсь только по этой цене.

- Хорошая, - подтвердил Аластор. - А главное, универсальная. Несколько раз сильно меня выручала, нет, правда жаль, что я освоил ее так поздно. А как тебе мой старенький ментальный щит? Пригодился?
Даже сложно было сказать, какой ответ предпочтительнее. С одной стороны, было бы неплохо, если б Аластор не помог Тому Риддлу в осуществлении его планов лишний раз. С другой... даже сейчас ему приятно было бы знать, что он создал хорошее заклинание, полезное заклинание... Потом он создал немало других, которые аврорат использовал теперь, не задумываясь об авторстве. И которые немало расстроили в своё время Пожирателей и не только. Но это было самым первым и потому на особом счету.
- Разве я не научился и не достиг? Или взамен сотрудничества с Дамблдором быть на посылках у тебя - это такая великая честь?
И это ты учишь меня уважать врагов, Том? Нельзя быть таким лицемерным ублюдком.
Аластор вдруг вспомнил старый-старый спор о том, заслуживают ли внимания причины, сделавшие маниакального убийцу маниакальным убийцей, и коротко засмеялся - такой прекрасной показалась ему мысль поговорить именно сейчас именно в этом антураже о тяжёлой детстве Того-Кого-Нельзя-Называть.
Волдеморт не спеша поднял палочку. Аластор непроизвольно выдохнул. Уворачиваться было бесполезно, он мог только ждать, и эти пара секунд ожидания были очень, очень неприятны. Заклинания попроще Империуса - это почти что угодно. И при наличии достаточно извращенной фантазии человеку можно сделать очень больно - сопоставимо с Круциатусом - заклинаниями для первокурсников. В фантазии Риддла не стоило сомневаться - она прекрасно для этого подходила.
Зуд, возникший на месте язвы, был таким острым, что Аластор зашипел и дернулся, правая рука тоже дернулась почесаться, но он успел взять себя в руки. Бывают ощущения и похуже.
Ментальную атаку он ощутил в ту же секунду и привычно закрылся... Нет, не закрылся! То ли Риддлу удалось подняться на новый уровень, то ли травма головы была слишком серьёзной - Аластор понял, что сосредоточиться на защите стало слишком тяжело. Во всех смыслах: внимание соскальзывало, сознание мутилось от напряжения, но результатов это усилие не давало. Он чувствовал, как Риддл пробивается внутрь, воруя у него воспоминание за воспоминанием и подбираясь все ближе. Аластор с трудом удержался от мысли о том, к чему подбирается Риддл, попробовал увести его прочь. Это была последняя операция Ордена, Орден разбит, Дамблдор погиб, в Хогвартсе воцарился Снейп, министерство поддержало его, чертов Скримджер, кто только поставил его на этот пост... Детализировать не получалось ни одну мысль, Аластор перепрыгивал между ними, как по кочкам на болоте, понимая, что вот-вот оступится. Надо было собраться и погрузиться хотя бы в одну из этих картин прошлого, он пытался, но голова шла кругом и мысли путались. Риддл с первой же попытки столкнул его в трясину, к воспоминанию о говнюке Флет...
Тебе не надо знать этого, Том.
Нужно спасти Поттера, спасти хотя бы Поттера, это последняя надежда на то, что Дамблдор знал, что делал, он никогда не делился всей информацией, старый ублюдок, как он мог прозевать Крауча у себя под носом, эту мразь с Меткой...
Риддл надавил снова, и Аластор снова провалился в другие, ненужные воспоминания, подарил однокурснику ещё пару смазанных образов, не понимая даже, каких именно.
Я сказал, тебе не надо знать этого, Том.
С каждым разом собирать воспоминания в цепочку, уводящую прочь, становилось сложнее, каждое новое звено приходило на долю секунды медленнее предыдущего. Дурнота медленно накрывала его, и ясно было, что скоро он не сможет больше сопротивляться. Все заготовленные на такой случай пути отступления словно стерлись, Аластор не мог нащупать ни один.
Круто ты треснулся башкой, Муди.
Ещё пара попыток уйти от ответа, которого добивался Риддл. Ещё пара поражений. Чтобы собраться с силами, он отступил в ту область памяти, где хранились самые яркие образы, за них можно было зацепиться на какое-то время. За них было очень легко зацепиться.
Эм возвращается с задания. Она слегка растрепана, подол мантии местами забрызган грязью, задержанных уже конвоируют в допросную. Аластор коротко салютует ей пером. Он разумный человек и уж конечно в тщательно скрываемом приступе паники не призывает Мерлина вмешаться и не позволить случиться ничему плохому. У них с Мерлином вполне конкретная договоренность, кому в этой семье принадлежит абонемент в Мунго, и чтобы сохранить его за собой, Аластор соблюдает несколько простеньких примет вроде кормить воробьев каждый вторник, мыть чашку раз в неделю и никогда не читать маггловских книг. Он не знает, почему эта чертова магия работает именно так, но какая разница, если она работает. Аврор Вэнс уходит умываться. Аластор крошит кусок хлеба в кармане мантии. Сегодня вторник.
Потом Эм похоронили в Годриковой Лощине, и Аластору открылась одна раньше недоступная истина: некоторые эмоции не проходят от того, что у них больше нет объекта приложения. Они продолжают заполнять тебя, не пропуская внутрь еще больше злости и отчаяния, чем было там изначально. Раньше Аластор думал, что спасается близостью дорогих людей, но людей было мало, и вот они кончились.
Минерву он потерял давно, и понимать, как глупо и бездарно все случилось, было хуже всего. Он собирался прожить с ней до конца жизни, сколько бы этой жизни ни оставалось. Воевать с Волдемортом, выращивать в Хогсмиде фиалки, читать по вечерам работы хаффлпаффцев по трансфигурации... с ней можно было делать что угодно. И он променял это на возможность сорвать на ком-то раздражение и злость после внезапной - да очень даже "запной", если вдуматься - отставки, а потом проявить характер. Чертов идиот.
Потом, впрочем, Аластор понял, как это было своевременно. Его тащило по наклонной вниз. Эта история с Блэком, отставка, десять месяцев в сундуке, десять чертовых месяцев, больше похожих на сотню лет, потом смерть Эм, смерть Боунс... Чем больше имеешь, тем больше терять, чем выше залез, тем больнее падать. И, согласно элементарной логике, дольше. Время пришло, Аластор падал. Минерва занималась школой, занималась трансфигурацией и больше его не любила, а потому не тратила ни время, ни силы на бесплодные попытки помочь. На собраниях Ордена он обычно садился так, чтобы видеть ее живым глазом. Пытаться что-то вернуть уже казалось лишним ему самому, но отказать себе в возможности смотреть он не мог. И понимание, что пропасть между ними увеличивается, давало ему странную уверенность, что хотя и не персонально с ним, но все будет хорошо.
И даже сейчас, прежде чем Том Риддл поджарит ему мозг, он еще успевает уйти в воспоминания. Куда-то, где сохранились лица, голоса, прикосновения, слова, от которых что-то замирает или обрывается примерно там, где должны бы быть легкие, мгновения взаимопонимания, совместного торжества, гордости, нежности, умиротворения, - и там, да-да.
Все будет хорошо.

Аластор оскалился, слушая Риддла. О да, это его заклинание действительно оказалось на особом счету. Он даже не думал, что настолько особом. Есть чем гордиться, Муди - после школы создал формулу, позволившую Волдеморту договориться с дементорами.
- А что, они стесняясь ждут за дверью? Не надо меня бояться, я не кусаюсь.
Хотя... на радостях могу и покусать. А то и горло перегрызть.
Чертовы ублюдки, сколько людей они загубили! Сколько времени ушло на то, чтобы их поймать и посадить! И как хотелось верить, что они сдохнут в Азкабане через пару лет мучений...
Аластор перебивал воспоминаниями о них те мысли, что вытягивал из него Волдеморт, разбивая нужные сведения на цепочку разрозненных образов, которую больше не собрать воедино без пробелов.
Вот она, твоя Беллатрикс, валяется на полу допросной. Ой, что это, ей нехорошо? Да, кажется, она корчится от невыносимой боли. Почему же она не кричит? - думает сторонний зритель. Она не кричит, Том, потому что сначала  я использовал Силенцио, чтобы вся боль, которую я ей желаю, оставалась в ней, чтоб ни одна ее капля не вырвалась наружу с криком. Конечно, пусть она приходит, если хочет повторить. Вот я не отказался бы.
Кажется, дальше очередь дорогих однокурсников. Выпуск 45-го и еще парочка соседних оказались охренеть как богаты на заметных личностей.
На очереди Рэйналф. Ему казалось, что он очень хорошо спрятался и прикрыл свои черные делишки своей благообразной профессией, он так удивился, когда его все-таки раскрыли. Зря он взял в заложники собственную секретаршу, не позаботившись как следует защититься. Наверное, был расстроен, что его детишки обосновались в Азкабане. Я, конечно, никак не думал, что от моего Империуса у него случится сердечный приступ, для этого ведь надо иметь сердце...
А еще был Эйвери, этот предпочел подраться, но зря он ранил Шеклболта. В нашем обществе не должно быть места расовой нетерпимости. В качестве наздания он получил заклятие в голову, а ведь голову желательно беречь...
Эти воспоминания не относились к числу лучших в жизни Аластора, но приносили некое злобное удовлетворение. Особенно сейчас, когда почти единственное, что он мог противопоставить Тому Риддлу, - умозрительно сплясать на могилах убитых врагов.
Кстати, чуть не забыл Оливию Хорнби. Хотя со школьных времен прошло немало лет, она так переживала, что ты умер, Том, так переживала. Правда, в Азкабан почему-то не захотела, предпочла финальный бой в совершенно неподходящих декорациях. Заброшенный дом, везде какая-то арматура и стекла, а сама не может отразить даже простейшее Депульсо. Ее насадило на какой-то штырь в точности как бабочку. Да еще так удачно, прямо аортой, чтобы у нее осталось около минуты сформулировать трогательное прощание. Жаль, она не смогла его произнести...
Том Риддл всегда хорошо умел отвечать. Аластор знал, что рано или поздно увидит их всех - родителей, Алану, Эм, и что их смерть его не обрадует, потому что будет страшной и болезненной. Он даже не удивился, что в дело вступил дементор, хотя раньше не думал об этом - в идею страшной смерти вписывалось прекрасно.
Но все же наблюдать своими глазами - нет, не своими, а глазами убийцы - оказалось невыносимо. Аластор не пытался закрыть сознание и избежать этого зрелища; если Эм это прожила, он тем более мог потерпеть. Он смотрел на последние мгновения ее жизни очень внимательно, словно это был единственный способ отдать ей последний долг уважения. Да нет, собственно, это он и был.
В сравнении с этим ничто не имело значения. Ни возраст, ни травмы, ни отсутствие пары частей тела, ни острый недостаток палочки. Аластор понял, что все, что он будет делать с этой секунды, - пытаться убить Тома Риддла, неважно, насколько осмысленно и успешно, и неважно, что в процессе случится с ним самим. Задача выжить перестала входить в его личный список первостепенных.
Риддла вдруг выбросило из его сознания. Не задумываясь, отчего так вышло, Аластор почти вскочил, чтобы воспользоваться его замешательством, но чертово тело уже не слушалось так быстро, как требовалось, и заклинание толкнуло его назад на стул.
Круциатус и сам по себе весьма неприятная вещь, но в исполнении разъяренного Волдеморта это было нечто особенное. Весь мир превратился в боль в полном соответствии с каким-то религиозным учением, согласно которому жизнь - это страдание. Боль заполнила его до самой последней клеточки и теперь бесновалась, потому что сделать еще больнее было уже невозможно. Боль была снаружи, была внутри, и очень сложно было понять, остается ли она лишь следствием заклинания или с него одновременно сдирают кожу и поджаривают на медленном огне, посыпая солью и перцем.
Единственное, что не болело, - решимость сделать все возможное и невозможное, чтобы закопать ублюдка Риддла, и может быть, это она удерживала Аластора в сознании.
Стул под ним опрокинулся, и он грохнулся на пол, или на землю. Боль не спешила отступать, хотя он чувствовал, что действие Круциатуса закончилось, поскольку судорога, скрючивавшая его сломанный хребет в колесо, прошла. Аластор снова мог шевелиться самостоятельно. Пинок в плечо перевернул его на спину. Аластор посмотрел на Риддла вдоль палочки, направленной ему куда-то в грудь, криво улыбнулся и бросился Риддлу под ноги.
Вскочить и опрокинуть его на землю уже не вышло бы. Но удалось рывком перекатиться в расчете на то, что Риддл еще не восстановил равновесие после пинка; что он попытается отшагнуть и потеряет устойчивость окончательно, и тогда, если повезет, падение оглушит его хотя бы на полсекунды, и можно будет дотянуться до палочки...

Он промахнулся. Риддл и правда оступился, отходя, но не упал. Аластор попытался поймать его за щиколотку, и не поймал, резкое движение стоило ему только нового приступа боли в позвоночнике. Он с возгласом злости и разочарования  перевернулся на спину и увидел прямо над собой змею, которая вроде секунду назад отдыхала на травке.
Судя по шипению с другой стороны, Риддл отдавал своей гадине команды. Судя по гадине, она на них не реагировала. Аластор с силой пнул ее протезом в рыло и взвыл от ощущения, что теперь в позвонках точно что-то порвалось. Тут же его горло захлестнула невидимая петля - он машинально вскинул руки, чтобы ослабить давление, хотя знал, что не сможет даже нащупать веревку, - его протащило к обрыву и приложило о твердую вертикальную поверхность. Спиной, конечно.
Кажется, на секунду он отключился, а потом пожалел, что всего на секунду. Том Риддл продолжал разглагольствовать. Дыхание отшибло, Аластор с трудом втянул воздух, попытался подобрать руки-ноги и понял, что они едва слушаются. Зато он лежал на боку и мог более или менее наблюдать имеющимся глазом за Риддлом и змеей, а не за закатом.
- Ну не тебе меня упрекать, - выдавил он с усилием. - Я хотя бы предпочитаю совершеннолетних.
Свои претензии к Дамблдору он не собирался обсуждать с посторонними и уж с Риддлом тем более. Дамблдор, конечно, был редкостным засранцем, но он был своим засранцем. И вдобавок он умер, поздновато критиковать покойника.
- А ты так уверен, что мы не знаем, Том. Кто я такой, чтоб разочаровывать тебя.
Не хочешь проверить? Подойти поближе, чтоб установить зрительный контакт? Без этого теперь никак, глаз ведь всего один, а я так неудобно тут разлегся...
- И снова тебе не в чем меня упрекнуть, а? Я дал им возможность умереть красиво, а ты мне не даешь. Не беспокойся, мне глубоко плевать, что станет с моим трупом.
Толковый инфернал из него все равно не получится. Устрашать кого-то заведомо мертвым для орденцев и не интересным министерству дохлым аврором... ну разве что магглов, они такие нервные. Нет, судьба этого бренного тела интересовала Аластора только до тех пор, пока он мог им попользоваться.
Два хорошо знакомых пасса. Аластор закрыл глаза и сосредоточился на окклюменции. Это была жалкая попытка, может быть, даже позорная. Его учителям было бы стыдно за него, если б они это видели - потуги закрыть сознание в исполнении человека, который не может толком собраться с мыслями, и любое сколько-то значимое усилие рассеивает его внимание назад.
Сначала на него накатил страх. Не такой сильный, как, наверное, задумывался, но все же. Страх одиночества, страх боли, страх смерти, страх увидеть, как Том Риддл побеждает. А впрочем, первые два уже сбылись, и едва Аластор заставил себя осознать это, что-то изменилось, и хотя страх оставался с ним, он перестал быть тем, что могло руководить Аластором. Смерть тоже была где-то рядом. Он прожил неплохую жизнь и рассчитывал оставшиеся часы провести может и не очень приятно... но весьма задорно. В старом добром шотландском духе. Бояться этого тоже было поздновато. Ну а увидеть, как Том Риддл победит, у него и вовсе не было шансов.
Следующее заклинание его ментальный щит все-таки отразил. Или Аластор был плохо приспособлен к тому, чтобы впадать в подавленное состояние в последние минуты жизни, когда полагалось, наоборот, выжать из этих последних минут максимум. В любом случае, волна уныния, нахлынувшая было на него, откатилась туда же, откуда прикатилась.
Главным, чего Аластор не мог отразить, был по-прежнему Том Риддл, чей голос он продолжал слышать прямо в голове, а к голосу еще добавлялись образы и призрачные слепки чуждых ему, отвратительных, не вполне человеческих эмоций. Соприкосновение с этим разумом вызывало тошноту. Вот чем надо пугать людей, а не дурацкими заклинаниями.
Глядя, как Риддл пытает Джилл (должно быть, давно - на вид ей было там не больше сорока), он знал, что Джилл это пережила, и хотел только одного: избавиться от чужого омерзительного удовольствия, вызванного конвульсиями и криком небезразличной ему некогда женщины. Глядя, как Риддл воображает пытки Минервы, он знал, что этого никогда не было, и эмоции Риддла были подделкой. Пустышкой. Настоящей была только злость, впечатлявшая своими масштабами на ровном, казалось бы, месте...
Аластора вдруг осенило. Образ щита, транслированный ему непосредственно в мысли, болтовня Альбуса про силу любви и ее недооцененное значение в устройстве мира, а главное - тот непреложный факт, что Волдеморт не смог доломать ему мозг, напоровшись на мысль о Минерве, внезапно сложились в идею, которая была вполне достойна всего этого бардака.
Да, засранец, она мой щит. Самый лучший, какой только может быть.
I am in no mind to mount, but will go against them even as I am; Pallas Minerva bids me be afraid of no man.
Он сделал то же самое, что и пятьдесят лет назад. Связь, которую Аластор как легилимент был не в состоянии установить, уже обеспечил Том Риддл, и оставалось только вцепиться в его сознание и подарить ему много действительно хороших воспоминаний.
Теперь ты смотри.
Никаких деталей, которые дали бы понять, кто она такая. Никакой конкретики, выдающей, где ее можно найти. Только чистый образ - а как хорошо работают такие вещи, Аластор видел лично. Он любил эту женщину уже полжизни. Вполне достаточно, чтобы составить убедительное представление о ней и о своих к ней - да, пожалуй что, уже можно спокойно называть вещи своими именами - чувствах. Которые, казалось, потеряли свою остроту после даже не лет - десятилетий, проведенных вместе. Понадобилось расстаться, чтобы выяснить, что не потеряли.
За это время произошло очень много всего, и каких-то событий Аластор предпочел бы избежать, а какие-то повторил бы, но неизменным было главное - ощущение совершенного совпадения.
Мы были разными, но равными. Мы говорили на разных языках, но об одном и том же. Мы оба могли быть счастливы друг без друга, но друг с другом были счастливее. Мы были приятелями, друзьями, любовниками, союзниками, командой, и чертовски эффективной командой. Мне не было стыдно просить ее о помощи, не было стыдно оказаться слабым, растерянным, несчастным. Я был боевой единицей, но с ней превращался в человека.
Примчаться и спасти, правда? Да помилует Мерлин тех, кто помешает ей защищать то, что ей дорого. Валяй, фантазируй. Ты ее не получишь.

Риддла всегда легко было расстроить. Аластора подхватили новые невидимые веревки, одна поперёк груди, вторая поперёк живота, и через секунду он был сидя принайтован к стене так туго, что едва мог дышать. Руки прихватило тоже, и хотя он яростно пытался высвободить хоть одну, результата не было. Его только придушило сильнее, и в конце концов пришлось обменять возможность сопротивляться на возможность дышать. Все это было более чем предсказуемо, но все еще обидно. Аластор глотнул воздуха, злобно посмотрел на Волдеморта и выдавил:
- Ух. Как ты меня боишься.
Волдеморт прошел мимо присмиревшей змеи, наклонился. Аластор попытался его пнуть, но только напрасно потревожил спину. Потом палочка уперлась ему в грудь, и, минуя ребра и грудину, пронзила сердце. Боль была терпимой и сама по себе не удивляла и не пугала, она давно стала неотъемлемой частью работы, а когда кончилась работа - частью милого старческого хобби. Но теперь он чувствовал в точности каждое сокращение сердца, с нарастанием боли - все более судорожное, и инстинктивный хаотичный ужас организма, в котором вот-вот остановится главный механизм. Аластор рефлекторно глотнул еще воздуха, закашлялся, на секунду ему полегчало, но тут же боль вернулась в десятикратном размере. Сердце и все, что там еще было в груди, скрутило судорогой в один канат, волокна в котором от натяжения начали рваться - он чувствовал каждое, но не мог издать ни звука, и через несколько долгих секунд умер.
...ненадолго. Он все еще был на берегу моря, солнце продолжало закатываться, сердце, хоть и не без усилий, продолжало биться, и несмотря на то, что пыточное закончилось, он чувствовал отголоски боли так же, как чувствуют усталость после тяжелой работы.
А, так мы еще не закончили.
Теперь голова. Аластор оценил виртуозность Круциатуса. Особенно когда резво распространяющиеся, но отнюдь не новые ощущения добрались до затылка, крепко прижатого к невидимой стене. Он сжал зубы, чтобы удержаться от стона, и это было большой ошибкой - как раз к этому времени Волдеморт добрался до челюстей. На секунду Аластор ослеп от боли, и ему тут же достался новый Энервейт.
Палочка снова переместилась к груди, снова совершила хорошо знакомый пасс. Чувствуется ли проткнувший тебя кусок арматуры именно так, Аластор не знал, но надеялся, что да. Эта мерзавка заслужила именно такие ощущения, ну и вдобавок то, что с ней все произошло по-настоящему. Он мог бы взвыть от боли, но знал, что тогда в груди станет только больнее. Но от пары реплик все равно не удержался, хотя получившийся хрип не в полной мере передавал все, что требовалось донести.
- Гори в аду, ублюдок. Трогательно? Меня аж за душу берет.
Пытаясь отдышаться после выступления, не пошевелив торчащий в груди железный прут, он пропустил начало лекции о смерти и риддловском взгляде на этот феномен. Боль не позволяла сосредоточиться и не отступала, хотя Аластор чувствовал, что слабеет. Его начинало мутить, перед глазами размывались границы предметов, голос Риддла отдалялся. Раньше он мог вытерпеть больше и оставаться в сознании. Чертова старость.
- Мы знакомы. Я ей не нравлюсь.
Боль потекла по венам, пропитывая его насквозь, вверх, вниз, вглубь, наружу, особо плотно оплетая жгучими щупальцами раненое плечо и места недавних переломов. Когда она совершила полный круг, Аластор наконец потерял сознание.
...и снова до обидного ненадолго.
Риддл опять стоял прямо над ним, Аластор дернулся атаковать хоть как-то, но невидимые веревки никуда не делись, так что дернулся он зря.
- Какие способы сдохнуть мы еще не пробовали?
Но однокурсник то ли не помнил, как сдохли остальные его дорогие друзья, то ли подустал пытать, и следующим пунктом была ментальная атака. Когда Волдеморт отступил, снова испугавшись воспоминаний о Минерве, Аластор неожиданно для самого себя засмеялся и смеялся по меньшей мере минуту, захлебываясь смехом, когда петля слишком сдавливала горло, но остановиться не получалось. Эта крохотная победа, купленная такой дорогой ценой, могла быть, в конце концов, его последним поводом посмеяться.
Еще через несколько минут прямо из вечернего воздуха на сцену вошел третий человек, которого не было в старых воспоминаниях, да и не могло быть.
Снейп.
Аластор хотел бы подобрать ему пару эпитетов, но забыл дома словарь. А без него все, что вспоминалось, было недостаточно выразительно. Он знал, что будет дальше. Волдеморт велит ему рассказать, где найти Минерву, и Снейп расскажет. Аластор сдал ее, и ему не становилось легче от того, что выбор был - сдать только ее или и ее, и все остальное. Он должен был защитить хотя бы всех остальных, он это сделал. Никто не обещал, что это будет приятно.
Вместо того чтобы выложить всю подноготную профессора Макгонагалл, Снейп вдруг сделал сложное лицо, поклонился и исчез, и Аластор ощутил подобие надежды. Если ублюдок захочет шоколадную медаль и все лавры себе и явится к ней в одиночку, то лично он ставил на Минерву. Если же к концу этой милой беседы Волдеморту принесут на блюде ее голову... Аластор мог надеяться, что этого уже не застанет или сумеет не поверить, ведь дайте-ка подумать, кто у нас тут самый главный по идиотским иллюзиям?
- Ну, расскажи мне еще, как надо правильно строить организацию на предателях. Они у тебя как, соревнуются, кто обиднее предаст? А если два раза предать одних и тех же - отпуск и премия?
Сохранять анонимность действительно было более разумной стратегией, он понимал это теперь, когда было слишком поздно. Или анонимность, или куда более жесткий отбор участников, чем тот, что выбрал Волдеморт...
Как будто Снейп не узнал бы ее без Ордена, ага.
Риддл коснулся палочкой его плеча. Аластор запоздало мотнул головой, попытался ухватить зубами кончик палочки, словно он мог перекусить ее. Невидимая веревка на шее содрала полоску кожи, но этого он почти не почувствовал: в плече, без никакого внешнего воздействия, сломалась кость. Палочка сдвинулась чуть ниже, и кость треснула снова, а потом еще раз. Несколько секунд Аластор молча ловил ртом воздух, пока не в состоянии осознать происходящее полностью, потом осознал. Вот это была настоящая боль. Трехмерная. Сопряженная с четким пониманием, что сейчас его тело по-настоящему выходит из строя.
Палочка двигалась ниже, и в какой-то момент, кажется, на полпути к локтю, он закричал, хотя на крик едва хватало воздуха. Волдеморта это не впечатлило. Аластор рванулся в противоположную сторону, не думая, насколько это бесполезно, лишь бы сделать что-нибудь, чтобы остановить пытку. Петли даже не дрогнули. Палочка ползла вниз бесконечно медленно, его рука постепенно превращалась в бесформенный кусок мяса. Он закусил губу, прокусил и в конце концов повис на веревках, сглатывая кровь и пытаясь не шевелиться, чтобы не усугубить - эта боль не пройдет от того, что Риддлу надоест продолжать заклинание.
И она действительно не прошла, когда Риддл убрал палочку и заговорил.
Усугубленное мыслью, что и Минерву этот ублюдок заставит прочувствовать то же самое, искушение хотя бы теперь исправить сделанное и спасти ее было слишком велико. Аластор никогда не играл в игры с заложниками. Пытаться спасти их, пока остается шанс, - да. Уступать тому, кому заведомо нельзя верить, - нет. Но только теперь до него дошло, какое отчаяние чувствуют нормальные люди, руководствуясь этой позицией. Он понял, как легко мог бы уступить, имей хоть малейший шанс действительно сделать это - защитить ее от войны. Но они потому и продержались вместе так долго, что были одинаковы. Она никогда не бросила бы школу. Никогда не бросила бы учеников, заменивших ей собственных детей. Аластор не представлял, как можно было бы сейчас увести ее в безопасное место, кроме как связав по рукам и ногам, заткнув рот кляпом и для надежности трансфигурировав во что-то небольшое и неподвижное.
И он слишком хорошо понимал, что "всего один вопрос" - это только "пока". Как только он даст слабину, Волдеморт доломает его, и все предыдущее сопротивление будет напрасным.
Давай. Сделай это. И будем торговаться только о продолжительности пыток.
- Я назвал тебе цену за этот адрес, Том. Но ты вел себя так, что я расхотел договариваться. Ты идиот и ты ничем не убедительнее Дамблдора. Работай над аргументацией.

Волдеморт отошёл. Чтобы следить за ним, требовалось повернуть голову, то есть пошевелиться и усугубить боль. Пока Аластор решался на это, обстановка начала меняться. Исчез закат, исчезло побережье, вернулись стены. Змея осталась, остались два стула - знак, что Риддл его развяжет или предложит развязать. Появились огромные песочные часы.
Аластор прикрыл веки. Его мутило от боли и от ненависти, и он готов был на все, чтобы вернуть себе возможность хоть как-то действовать, хотя несбыточная мечта об обезболивающем сильно отвлекала от этой готовности. Зато теперь, когда в глазу двоилось, он не мог различить, как пересыпается песок, наглядно демонстрируя, как промедление становится все более непоправимым.
Он говорил себе, что Минерва и без того прекрасно знает, что она под ударом, с тех самых пор, как директором стал убийца Дамблдора. Что она не послушала его предостережений сразу после этого назначения, не послушает и теперь. Что только самые юные идиоты ещё не поняли, что он стал слишком старым параноиком...
Не помогало.
Аластор облизал пересохшие и липкие от крови губы и набрал побольше воздуха.
- Все, кто с тобой из-за премий, продадут тебя снова и снова, как только найдётся кто-то с премиальными покрупнее. В прошлый раз ты ведь тоже думал, что не найдётся, да? Сколько у тебя таких? Девять с половиной из десяти? Или только девять?
Из-за прокушенной губы он говорил не так внятно, как обычно.
Том Риддл не выпускал палочку из рук и рассматривал, словно советовался с ней. Или уговаривал подождать ещё немного, пока он чуть-чуть поболтает. Аластор пытался повернуться хотя бы на десятую дюйма, чтобы облегчить боль. Она была невыносима, а он не хотел сойти с ума раньше времени.
- И все это определённое время ты будешь развлекать меня своей иронией? Уверен, что ее у тебя хватит? Валяй, я не против.
Невидимые путы исчезли. Аластор судорожно дернулся, пытаясь удержать равновесие и не завалиться вбок, кое-как удержал. Раздробленная рука качнулась и повисла, на несколько секунд комната поплыла перед глазами - глазом - и накатила глухота, но постепенно зрение и слух все же вернулись. С трудом сфокусировавшись на Волдеморте, Аластор понял, что тот наслаждается зрелищем.
Слизеринец заговорил. Аластор слышал слова, улавливал их последовательность, но их смысл ускользал. Очень медленно он начал подниматься, стараясь придержать искалеченную руку. Сначала на четвереньки, потом на колени, потом, перенеся вес тела на протез, - во весь рост. До последнего казалось, что Риддл засмеется и опрокинет его на пол - а почему нет, - но тот был слишком увлечен своей гениальностью. Что-то про имя, про газетчиков, про Дамблдора... Не вслушиваясь, Аластор знал, что это только предисловие к тому, что Риддл хочет сообщить. Прислонившись к стене здоровым плечом, он нашарил пряжку брючного ремня, расстегнул и начал медленно вытягивать его наружу, наматывая на кулак, чтобы не уронить. Когда вытянул с две трети, рассказ Риддла подошел к ритуалу табу.
Аластор поднял на него мутный взгляд, осмысливая сказанное, потом прислонился к стене затылком и снова опустил веки на пару секунд, не желая ничего видеть. На то, что это безошибочно распознается как жест отчаяния, ему было сейчас наплевать.
Все так, все так. Чертов ритуал, про который надолго забыли с тех самых пор, как Министерство попыталось использовать его для отслеживания Непростительных - и не смогло, потому что оно не реагировало на заклинания, потому что магия слишком сложная вещь, потому что надо уметь справляться и без него. И потом никто так и не смог придумать, как использовать тот ритуал, нельзя же вывести зависимость между использованием каких-то слов и совершением преступлений.
Волдеморт... Да. Это было гениально. Более чем.
Аластор снова открыл глаз.
- Интересная аргументация. Я присяду?
Он мелкими, осторожными, словно на льду, шагами двинулся к стулу, на ходу пытаясь кое-как притянуть покалеченную руку к корпусу наконец-то вытащенным ремнем и вздрагивая от боли. Попытки были безуспешными. Аластор бросил их, доковылял до своего стула, такого же, какой помнил - с высокой спинкой и подлокотниками, оперся на спинку и дал себе пару секунд отдохнуть. Потом, собравшись с силами, начал обходить его кругом - усесться сбоку не позволяли подлокотники.
Как и полвека назад, стулья разделяло шага три. В другой системе исчисления шаг, замах и длина ремня. Аластор все еще мог собраться по команде, отданной самому себе, и несколько секунд действовать, игнорируя все: боль, дурноту, слабость и абсурдность сопротивления.
Он быстро шагнул вперед так далеко, как мог, и со всех сил, которые мог собрать, стегнул Риддла ремнем, целясь пряжкой в висок. В тот же миг так же широко отшагнул в сторону и, вложившись всем весом, пнул стул слизеринца в спинку выше сиденья, рассчитывая завалить его набок. Один шанс на миллион, что Риддл упадет на руку с палочкой, или выронит ее, или расшибет себе башку.

Он снова проиграл. Ремень ударил в невидимую защиту и превратился в ленту алого пламени. Аластору обожгло ладонь, но он понял это позже, уже глядя на то, как вскочивший с падающего стула человек отошел в сторону и направил на него палочку, но не довершил пасс совсем немного.
Аластор выпрямился, пошатываясь. Прилив сил прошел, боль в растревоженной руке стала невыносимой, он часто втягивал воздух, чтобы не закричать. Хуже всего было не то, что попытка была провальной. Нет, наверное, он наскреб бы в себе сил и на другую. Хуже всего было то, что все его попытки были обречены, и то, что человек, считающий себя самым могущественным магом современности, вошел в камеру к инвалиду без палочки, прикрывшись щитом, - теоретически могло потешить гордость. Но нихрена не тешило. Что ж, у него был способ умереть быстро - сгореть, кинувшись душить ублюдка голыми руками. Пожалуй, это следовало сделать - кто знает, сколько еще авад так и не дождутся своей очереди, потому что Тому Риддлу он зачем-то нужен живым. И кто знает, сколько еще костей ему сломают и сможет ли он вообще шевелиться к моменту, когда наступит смерть.
- Унизительно было бы ждать, пока ты вернешь мне палочку, Том.
И тут же к его ногам полетела именно палочка. Аластор опустил взгляд - следить за Риддлом больше не было большой необходимости - и понял, что палочка знакома ему. Не его собственная, но кого-то, кого он хорошо знал и кого, конечно, уже не было в живых. Он сомневался, что терновая так и осталась лежать в лесу, но надеяться получить ее было бы слишком наивно. Риддл кидал ему подачку, а не уравнивал возможности.
Нагнуться было невозможно - он и так еле мог выдержать боль в руке. Аластор медленно, стараясь не сделать ни одного ненужного движения, опустился на корточки, дотянулся до палочки кончиками пальцев. Палочка принадлежала Боунс, он вспомнил это, едва коснулся рукоятки. Ее так и не нашли рядом с телом хозяйки, да не очень-то и искали, наверное. Всех слишком напугала эта смерть.
Трудно было поверить, что палочка настоящая, а не очередной смешной слизеринский розыгрыш. Но она внезапно отозвалась на прикосновение, как будто Аластор пришел в магазин Оливандера и выбрал именно ее. Ну или ладно, палочка его выбрала, в любом случае это было самым неожиданным моментом сегодняшнего насыщенного дня.
Anestesio.
Сработало. Аластор повторил заклинание еще раз, и тот кусок мяса, который по ошибке был прикреплен к его левому плечу, почти перестал доставлять неудобста. Он выпрямился одним движением.
Ferula.
- Avada Keda...
Очень медленно. Должно быть, в счет того, что палочка была слишком длинной, а ожоги на ладони - слишком чувствительными, хотя в сравнении с переломами это было ничто. Том Риддл поймал его посередине пасса детским заклинанием, каким развлекаются, наверное, первокурсники. Аластор зашипел и застыл на месте, зная, к чему теперь приведет малейшее движение. Нелепо сесть на задницу вместо того, чтоб почесать ухо, ему не хотелось. Он так и ждал, что слизеринец опять обезоружит его, а потом снова бросит палочку под ноги. Особенно уместно это смотрелось бы под конец той минуты, что должно было действовать заклинание. Аластор считал секунды. У него было хорошее чувство времени, и он надеялся, что это чувство не подведет в тот самый момент, когда оно нужнее всего.
Чувство не подвело - когда он отсчитал шестьдесят, рука уже ему повиновалась.
Tardus. Sterni Gladiis.

Раумеется, даже минуту Том Риддл не мог помолчать, а чтобы окончательно привлечь внимание, он пошел гулять по комнате и исчез из поля зрения. Оставалось только слушать, прежде всего шаги и движения, которые могли выдать атаку. С которой он все равно ничего не смог бы поделать, но не слушать все равно не мог. Отвечать было опасно, но Риддл вряд ли рассчитывал на ответ. Упоение своим остроумием и красноречием он вполне мог полагать наилучшим развитием беседы из возможных.
Ну само собой, Том. Я просто мечтаю задать тебе нелепый вопрос, рискуя от любого движения упасть на сломанную руку.
Изо всех сил пытаться понять цели и мотивы действий долбаного психа было предложением интересным, но поскольку исходило от того же долбаного психа - еще и бесперспективным. Аластору было плевать, зачем Волдеморт делает то, что делает, он просто хотел наконец развернуться и убить его. Не осложняя. Пусть и не Авадой, которая не слишком хорошо давалась этой палочке. Интересно, знал ли Риддл, что ее прежняя владелица была противницей Темных Искусств и в принципе, и в практике аврората. Намеренно ли дал ему именно эту. У него должно было скопиться немало палочек за эти годы, есть из чего выбирать...
Минута наконец истекла, и первым же делом Аластор промазал, обманувшись звуком шагов, который оказался только иллюзией. Вторую атаку Волдеморт отразил способом, который можно было начинать считать его любимым. Аластор успел отвернуться от вспышки света и наугад прикрыться Рефлекто как самым универсальным щитом, и тут не прогадал, хотя заклинание вместо того, чтобы отлететь назад в Волдеморта, ушло куда-то вбок.
Прицеливаясь снова, он вдруг понял, что противник передвигается так, чтобы в поле зрения Аластора оставались песочные часы и медленно убывающее в их верхней части время. Хотя гораздо больше его сейчас занимала змея, пока не принимавшая участия в развлечении. Аластор не рассчитывал, что такой же нейтралитет она будет сохранять и впредь.
Кое-кто переоценил мою способность волноваться за близких.
Выбор заклинаний у Аластора был не слишком велик. Слишком много аврорских делались намеренно гуманными, а потому были сейчас бесполезны. И слишком многие было легко отразить.
Caecitas.
Наш ответ Люмосу.
Non potest decidere.
Это не сработает, но отвлечет.
Piro.
Это полетело в пол, Риддлу под ноги, чтобы прикрыться щитом было почти невозможно.
Sterni gladiis.
Я повторяюсь, ты повторяешься, мы повторяемся.

Все атаки по очереди были небрежно отбиты, и последняя аврорским заклинанием. Несмотря на злость, которую Аластор чувствовал, когда Волдеморт использовал его законное оружие, это было по-своему справедливо, сам-то он пользовался Тёмной магией. Справедливость условий поединка продолжает занимать гриффиндорцев даже в старости.
Но он увидел пятно крови на рукаве Волдеморта и ухмыльнулся. Совсем как в старые добрые времена. Беги, Том, беги.
Что-то пнуло его под колени, заставило отскочить в сторону, с трудом сохранив равновесие. Для баланса очень не хватало левой руки. Аластор скользнул взглядом по атакующим его стульям, и его снова захлестнула злость, уже почти не подконтрольная. Он больше не радовался, что противник недооценивает его. Для того, чтобы всерьёз надеяться выйти отсюда живым, он слишком устал и слишком ослаб. Слабость пока не проявляла себя: рука не дрожала, в глазу не двоилось, он мог двигаться почти так же, как раньше. Но он чувствовал приближение к тому пределу, за которым не сможет сопротивляться. Предел был слишком далеко, чтобы торопиться, но слишком близко, чтобы строить планы на неделю. Аластор знал, что если останется жив и попадёт к целителям этого чертова психа, у него больше нет гарантий сохранности рассудка. И второго шанса получить палочку тоже не будет, будет только неопределённой протяжённости агония. На это он не подписывался. Так что теперь оставалось лишь подороже продать свою жизнь, желательно за жизнь Волдеморта.  И последний бой в его жизни не мог, не должен был быть таким идиотским.
Мебель, вот как? Это все, что мне причитается?
Evanesco.
Минус стул. И тут до Тома Риддла дошло, что ему оцарапали ручку. Его лицо отчётливо перекосило, и Аластор ухмыльнулся снова, наслаждаясь этим славным мгновением, продолжая следить за вторым стулом, который ринулся в атаку, как раз когда Риддл вскинул палочку. В следующую секунду заклинание разнесло стул в щепки - Аластор получил ножкой по протезу.
Reflecto. Tardus.
Ему показалось, что он знает, что будет дальше: переброска Круциатусами, пока одному из них не перестанет везти. У Аластора были свои соображения насчёт того, кто это будет.