Погода в Лондоне никогда не радовала разнообразием, особенно поздней осенью, особенно, когда надо было поздно вечером возвращаться домой. Лин всегда отличалась относительной странностью в плане поездок домой – ярая фанатка метро, она предпочитала аппарации поездку этим видом транспорта по ряду причин. Во-первых, в метро можно вздремнуть, чтобы потом дома подольше посидеть, разбирая очередную медицинскую литературу. А во-вторых, аппарация требовала сил и концентрации, чего после утомительной стажировки в клинике просто не могло существовать. Да было и в-третьих, Аластор часто задерживался на работе, а так не было необходимости долго прозябать одной в пустой квартире, уж где-где, а в метро страдать от одиночества нет возможности.

Примерно через сорок минут после выхода на нужной станции, Лин быстро миновала «Дырявый котел», боясь быть замеченной знакомыми – сил не оставалось даже на разговоры, хотелось скорее домой, заварить горячий чай и растянуться на любимом стареньком диване в гостиной – и в несколько минут достигла заветного здания, в котором на первом этаже располагался самый известный во всем Косом книжный магазин, а на втором обитали не такие известные, но такие любимые апартаменты Аластора Муди и Эммелины Вэнс. Пожалуй, Лин уже не представляла себе жизни без дяди. Пусть он часто был мрачен, неразговорчив и, наверное, многое от нее скрывал (причем так умело, что девушка даже не думала чувствовать себя ущимленной), он был ее единственной родней. Практически единственной. Лин остановилась на лестничной клетке, прижавшись плечом к стене. Мысль о матери подкосила и так еле стоявшую на ногах девушку. Почему одни только воспоминания могут причинять такую боль? Быстро переборов минутный приступ, девушка, словно почувствовав второе дыхание, быстро вбежала на второй этаж и открыла дверь.

Судя по свету, который горел на кухне, Аластор был уже дома. Надо же, - подумала девушка, - вернулся раньше меня в кои-то веки. Быстро прошмыгнув в ванную, пробормотав на ходу что-то вроде: «Приветдядякакделакакработа», девушка взглянула на отражение. Постоянные синяки под глазами, чуть бледная от усталости, но, в целом, выглядит вполне нормально. На ходу завязывая волосы в пучок, Эм просеменила на кухню.

- Так как говоришь дела? – Лин произвела неизменный ритуал: поставила чайник, достала две кружки и печенья (которые лежали в шкафу, кажется, больше недели) и присела за стол ожидая рассказа. Ей всегда нравились истории Муди: они были не такими уж красочными, но фантазия неизменно дорисовывала яркие подробности, добавляя романтики профессии Аврора, которой девушка предпочла колдомедицину. Помни о том, для чего ты это делаешь, - всякий раз думала Лин, стоило только сомнениям закрасться в голову, - именно для того, чтобы и дальше слушать эти истории, а не последовать за матушкой, потеряв единственного близкого человека.

Удивительно, но после напряженного дня в клинике, когда иной раз не было возможности даже присесть перекусить, Лин никогда не ужинала. Пустой желудок словно бы довольствовался той умственной (да и физической иногда) деятельностью и даже не сопровождал каждое действие девушки надоедливым урчанием. Утром да, она сметала все, что Аластор приготовил накануне, запивая черным кофе без сахара. Надо отдать ему должное, готовил он блюда сомнительной изысканности, но регулярно, чем Эм похвастаться бы не смогла. Если уж девушка надевала кухонный фартук, лучше было бежать на все четыре стороны: она скорее сварит с закрытыми глазами безупречный Напиток Живой Смерти, чем без эксцессов вскипятит чайник. В какой-то момент Аластор отчаялся (а может, никогда и не надеялся) и взял эту часть домашних обязанностей на себя.

- Я не голодна, - отрезала Эм, отодвигая тарелку. Девушка взяла обеими руками горячую кружку с чаем. Напиток приятно согревал внутренности, придавая спокойствия и словно унося прочь весь напряженный день. – Ты сам ел? Или как обычно? – Муди и Эм не могли потолстеть не только потому, что все время пропадали на тяжелой работе, но и потому, что питались с поразительной нерегулярностью. Как-то не было у них заведено устраивать семейные посиделки с кучей разных блюд. В какой-то степени потому, что приемы пищи проходили тогда, когда удавалось урвать свободную минуту, а в какой-то – потому что сложно было выносить постоянные придирки с обеих сторон. Нет, Лин знала, что дядя любит ее всей своей огромной душой, которую тщательно прячет, но вот разговаривать с ним порой было просто невыносимо.

- Очень мило, что ты спросил и о моих делах, - начала Лин, зная, что вопросов ждать не приходится. – Я сегодня впервые смогла противостоять легилименции без посторонней помощи, – не свалившись с ног, ты хотела сказать. А вот уточнять лишний раз, кто именно обучал Эм этому искусству, и вовсе не хотелось – личность мисс Хорнби всегда вызывала в Аласторе какие-то сомнительной радужности чувства. Кажется, они еще в школе что-то не поделили, а уж кто как не Муди мог пронести свой негатив через года, только преумножив его. Для Лин же личность Оливии Хорнби ассоциировалась с уверенностью в себе, отличными знаниями в области ментальной магии – как раз той, что так интересует девушки и, конечно, с уважением. Сразу взяв молодую стажерку под свое крыло, мисс Хорнби стала уделять повышенное внимание Эммелине. Нельзя сказать, что девушка даже сейчас полностью доверяет наставнику, но и никаких отрицательных моментов за время ее стажировки в Мунго не было, кроме ворчания Аластора, который находился в таком состоянии львиную долю времени.

- Наверное, тебе будет также интересно узнать, что я сегодня забегала на пятый этаж, - Эм не знала, как подействуют и подействуют ли эти слова на дядю. Собственно, было много всего, чего Эммелина Вэнс не знала: почему Алана в отделении недугов от заклятий, хотя с ума сошла по причинам совершенно маггловским, почему дядя никогда ее не навещал, почему она не узнавала даже собственную дочь, бросаясь от нее прочь как от огня, словно Лин напоминала ей кого-то другого. Устремив внимательный взгляд на Аластора, Эм продолжила:

- У нее все хорошо, за ней отлично присматривают, палата небольшая, но уютная, я принесла ей фиалки в горшке. Хотела кактус, потому что они мне всегда нравились больше нежных цветочков, но не разрешили, - Эм нечасто была такой разговорчивой. Только дома, только с дядей. Дома суровая и хладнокровная Эммелина, которую уже в девятнадцать лет многие побаивались из-за колоссальных успехов в ментальной магии (слухи по больнице расходятся стремительнее, чем вы думаете), старалась достучаться до человека, значительно превосходившего ее по закрытости и неразговорчивости. – Она кричала твое имя. От меня отшатнулась как от прокаженной, но тебя она звала. – Лин старательно избегала слова «мама», ей сложно было поверить, что эта женщина – та, которая нянчила ее в детстве, руки которой часто пахли медом и корицей, которая нежно любила дочь… первые несколько лет жизни девочки. Однако Аластор избегал вообще упоминания сестры, что было, если и нормально, учитывая все их прошлое, тем не менее, вызывало вопросы.

Аластор огрызнулся в тысячный раз, Эм  пропустила мимо ушей. Наверняка не поел как следует, а теперь, когда девушка ему на это указала, разозлился больше на себя, чем на нее. Да и вообще, вряд ли он на нее злился из-за таких пустяков, а скверный характер в сорок лет уже действительно не изменить.

- Я имею в виду помощь пола или хотя бы стула, - парировала Лин. Он прекрасно знал, что может запугивать своими строгими речами стажеров Аврората, на стажеров Мунго его влияние не распространялось. Строго говоря, Аластор Муди мог сбить с толку любого, даже уже профессионального аврора. Но вот с собственной племянницей не все было так просто. – И даже шоколада, – чуть более горделиво, чем собиралась, добавил Эм. Она знала, что и самому Аластору порой требуется плиточка другая при занятиях окклюменцией, может, поэтому и хотела превзойти его. Хоть в чем-то. Непонятно откуда взявшееся чувство конкуренции или просто желание быть лучшей во всем заставляло девушку штудировать тонны специальной литературы и заниматься с мисс Хорнби до посинения. Конечно, кроме этого была и обязательная колдомедицинская подготовка, потому что никто не стал бы держать в Мунго специалиста сугубо по окклюменции без базовых знаний основных колдомедицинских заклятий.

- Чему учат стажеров в Аврорате? Вот ничего с этим общего, - усмехнулась Лин, вспоминая часы, проведенные в клинике, которые были обязательны для каждого. Выслушивать каждый день жалобы престарелых волшебников на шум в голове после принятия Бодроперцового или боль в суставах после кухонных заклинаний было не самым любимым занятием девушки. Да, порой это было скучно, а порой – она получала такой заряд для ума во время занятий с мисс Хорнби (которая настояла на том, что лично будет заниматься с Эм), что этого с лихвой хватало на все часы, проведенные с пациентами.

- Правильно не разрешили. Она могла об него уколоться. – Как будто я этого без тебя не знаю, - со злостью подумала Эм, но вовремя осеклась, чтобы не произнести очередную грубость. Она же действительно читала технику безопасности при работе с больными одним глазом, считая, что и так все знает и понимает, пока не попала сегодня впросак с треклятым кактусом. Не страшно, Эммелина Вэнс сумеет восполнить такой незначительный пробел в знаниях при малейшем желании. Пока желания не было, пока не было желания возиться с пациентами, вот в чем была главная причина. Сгорающие от жалости к себе, эти нытики только мешали девушке заниматься чем-то реально важным и интересным: окклюменцией, колдомедициной, да что там, порой и легилименцией. Конечно, Лин понимала, что эта магия далека от защитной и светлой, если можно так сказать, и означает скорее атаку и темные искусства, но с другой стороны, не нужно ли знать, какие методы будет использовать враг? А использовать их он обязательно будет, вопрос только времени. Легилименция была идеальным способом знать все наперед, пусть и не таким честным, как принятые методы. Слава Мерлину, у мисс Хорнби не было предрассудков на этот счет, скорее всего, она осознавала важность их общего дела. То, что Оливия могла принадлежать не к той стороне, на которой боролся Аластор, и в будущем обязательно будет бороться Эм, девушка не могла даже представить.

- Этот сволочизм в тебе врожденный или тебе вкололи его вместо прививки от драконьей оспы? – Лин знала, что реакции либо не будет, либо она будет такой. Скорее профессионально-безразличной, чем он действительно проникнется сказанным. Твоя сестра, которую ты за много лет ни разу не навестил, кричала, Мерлин тебя побери, твое имя. А ты радуешься иллюзорному прогрессу. Лин знала, что никакого прогресса тут нет, вспышки между приступами апатии и, как правильно выразился Аластор, прострации были обычным делом у такого рода больных. Она так и не решалась спросить, почему. Вопрос, который интересовал Эм не один год, так и не мог сорваться с губ, прячась за не менее колкими ответами на дядину грубость. Еще пару глотков уже остывшего чая, чтобы чем-то занять себя, опасаясь произнести то, что действительно волнует.

- Я потом тебя проверю, – Эм едва заметно подняла бровь. Она знала, что успехи Аластора в легилименции оставляют желать лучшего, хотя вряд ли он сам бы в этом признался. Раз уж собирался потратить львиную долю сил на то, чтобы проверить, хорошо ли Оливия Хорнби обучает его девочку, значит, либо он действительно настолько о ней заботится (что, впрочем, не отметается сразу), либо действительно не доверял ее наставнице. Впрочем, Мерлин с ними и с их школьными обидами, сердце стажерки Мунго сейчас волновал другой вопрос: почему Аластор не только не навещает сестру, но даже избегает всяческих упоминаний о ней, моментально прячась за шипами сарказма и неизменных колкостей.

- Нет разницы, праздный интерес, - отмахнулась Лин. Сколько можно было закрываться в своей скорлупе? Может, это и его вина, что Эм выросла такой закрытой от внешнего мира. Этакий молодой Аластор Муди в юбке. Хотя осуждать Аластора девушка не собиралась, где-то в глубине своего сознания она не переставала вечно копаться в себе, выискивая потаенные страхи остаться в старости одинокой и никому не нужной. Она уже давно не маленькая, она понимала, что дядя, эта чертова квартира над «Флориш и Блотс», даже мама в Мунго – все это не вечно. А что останется ей потом? Артефакты, нажитые  Муди за всю долгую жизнь, в качестве наследства, чертовы фиалки в горшке на мамином подоконнике и, может, квартирка в другом районе Лондона, если вдруг ей захочется круто изменить жизнь. А вдруг ей хочется чего-то другого? Вдруг в ее наивных мечтах она находит рецепт зелья, которое излечит маму (а заодно и Муди, чтобы больше не был таким засранцем), они все вместе мирятся с бабушкам-дедушками и живут долго и счастливо. Вздор. В мечтах Эммелины Вэнс не было места такой чуши. Или она просто не хотела давать ей место. В любом случае, ребенок тянется к маме, и выискивать в этом другие глубинные причины не было надобности.

- Я не хочу, чтобы ты изменил ее состояние. Точнее это не то, чего я хочу в первую очередь, - зеленые глаза вновь устремились на дядю. Как хотелось бы залезть в эту упрямую голову, - промелькнула шальная мысль в голове. Прекрати, Вэнс, этот метод ты можешь использовать против врагов, не против близких. – Но почему ты не хочешь просто навестить ее? Считаешь это бесполезным и глупым занятием? Да ты такими считаешь половину аврорских обязанностей, но тщательно выполняешь их прямо-таки с рейвенкловским усердием. Почему бы не направить хотя бы частичку твоей энергии на того, кому это, вероятно, и я повторю, только вероятно, может помочь? – Эм снова уткнулась в чашку. Долгие речи не были ее сильной стороной, молчаливые хладнокровные взгляды – да, но не разговоры о том, что ее на самом деле волнует. Это было тяжело для обоих, Лин видела это во всем: в сосредоточенном взгляде, в напряженной позе, в ладонях, крепко сжимающих угол столешницы, в собственном, уткнувшемся в кружку, лице. – Если ты думаешь, что это неважно для мамы, подумай, как это может быть важно для меня. – Пыталась ли она им манипулировать, давя на, возможно, одну из болевых точек? Возможно. Но разве цель не оправдывает средства? Колдомедики скажут, что, естественно, нет. Однако Эм всего лишь стажер.

Спорить с Аластором всегда было бесполезно. Неважно, шла речь о количестве сахара в чае или о визите к Алане, он готов был отстаивать свою точку зрения до последнего. Впрочем, в этом они с Эм были похожи. Брюнетка тоже не собиралась просто так сдавать позиции, раз выпала исключительная возможность обсудить то, что угнетало девушку уже не один год.

- Ах, да. Великий и ужасный глава Аврората скидывает всю бумажную работу на молоденьких стажеров, которых целесообразнее было бы учить тому, ради чего они туда пришли, - Лин не собиралась критиковать методы работы дяди, но слова, как известно, не имеют обыкновения возвращаться говорящему при малейшем сожалении. А извиняться Эммелину Вэнс никто не учил. - Чем же ты тогда занимаешься? Ты уже не молод, Аластор, а стажеров тебе дают для того, чтобы в один прекрасный день они стали достаточно компетентны, чтобы продолжать благородное дело, разве нет? – Эм вдруг осеклась. Не хочет ли он отвлечь ее от темы таким детским методом, предложив другую дискуссию в надежде, что племянница уцепится за нее, забыв про Мунго, мать и то, что Аластор ее не навещает? Нет, Лин решила довести этот разговор до конца, сворачивать уже поздно. – Впрочем, глава у нас ты, а я-то всего лишь стажер, да еще и стажер-колдомедик.

- Ты прекрасно знаешь, что никаких медицинских исследований на эту тему нет, а уж тем более доказательств, - Эм вынуждена была признать, что мысль о том, что визиты дяди могут чем-то помочь маме, были в исключительной степени наивны, но если кроме голого рационализма за этим скрывались еще какие-то причины, она должна была их знать. – Ты говоришь «Мне не наплевать» с меньшей заинтересованностью, чем я, говоря о погоде. И это, конечно, не потому что я дико заинтересована в дождях в восточной части Англии. – Эм сделала еще пару глотков. Убедительных доказательств того, что Аластор непременно должен навещать Алану, у нее не было, да и откуда бы они могли взяться? Любой колдомедик только недоуменно разведет руками, заявляя, что подобные недуги невозможно вылечить ни одним известным зельем или заклинанием. Только вот почему Эм не хотела принимать эту суровую правду, а Аластор согласился с ней так легко, будто бы это не его родная сестра стала постоянным обитателем больницы Святого Мунго без малейшей возможности вернуться назад, к родным.

- Мне ничего от тебя не надо, - отрезала Эм. Почему с ним было так сложно? Почему он был единственным человеком во всем мире, которым Лин действительно дорожила? Насмешка судьбы не иначе. Она сделала еще глоток и решительно схватилась за печенье, так и не откусила его и положила назад. – Мне просто казалось, что семья – самое важное в жизни любого человека, - слишком философское утверждение, да, но Эм уже решила пуститься во все тяжкие, - и даже в твоей. Разве Алана не твоя семья? Разве я не твоя семья? Если бы на ее месте была я, ты также легко вычеркнул бы меня из жизни за ненадобностью? Если бы весь свет колдомедицины утверждал бы, что мне не помочь, разве ты не попытался бы всем наперекор? И если ты скажешь, что нет, я не поверю, Аластор. Так почему ты так категоричен к Алане? Почему пресекаешь даже малейшую мысль, пусть наивную и недоказуемую, о том, что ей еще можно помочь?

Когда живешь бок о бок с Аластором Муди с самого детства, привыкаешь не обращать внимания на грубость и безучастие. Когда изучаешь окклюменцию, привыкаешь абстрагироваться от происходящего, думать не о чем, способность, которую с легкой руки приписывают любым студентам или стажерам, но которой, на самом деле, нужно долго и неустанно учиться. Эм владела этой способностью лучше многих других, она убедила себя, что, спрятав мысли от всех остальных, спрячет их и от себя самой. Промах, мысли никуда не делись, хоть и подобраться к ним стало стократ сложнее. Когда мысли, неуклюже выраженные в наивные надежды глупой девчонки наталкиваются на грамотно выстроенную стену непонимания, привыкаешь… нет, к этому не привыкаешь, с этим просто примиряешься.

- Твоя склонность к гиперболам приправленная нотками не такого тонкого, как ты думаешь, юмора, не уместна в этом разговоре, - Эм начинала выходить из себя, чувство, от которого она уже давно отвыкла. Любой окклюмент знает, как уязвим человек, когда испытывает сильные эмоции, любо легилимент использует это, провоцируя гнев жертвы. Именно гнев, а не жалость, сострадание или страх. Злость мешает контролировать свой поток сознания, злость мешает сопротивляться, мешает закрыться. – А подмена понятий, которой ты мастерски орудуешь, забывая, что перед тобой не глупый вчерашний выпускник, мечтающий о мире во всем мире и о совенке на Рождество, а глупая вчерашняя выпускница, не поможет избежать беседы, которую мы уже начали. – Лин отставила в сторону остывший чай и положила сомкнутые ладони на стол. – Ты можешь сейчас жалеть, что забрал меня тогда от Вэнсов, можешь предполагать, как чудесно мне бы жилось среди магглов, можешь пытаться пристыдить меня тем, что вообще заговорила об этом, будто ты и так мало для меня сделал. В сутках 24 часа, как ты справедливо заметил, - Эм задумчиво накрутила прядь волос на палец, девчачий жест, от которого она не могла отделаться, как ни старалась, - и мне кажется, хотя бы полчаса в гребаный месяц ты бы смог выделить на то, чтобы увидеть родную сестру.

Пальцы безуспешно попытались отыскать теплую кружку с чаем, словно спасательный круг в этом омуте семейных откровений, кружка была, теплого чая в ней давно уже не было. Эм посмотрела в окно. Вечерние краски уже заявили свои права на серую лондонскую погоду, небо, до этого окутанное тяжелыми тучами, сейчас становилось иссиня-черным, слабый свет луны еле пробивался сквозь эту завесу и терялся на пути к слабоосвещенному Косому переулку. За окном было тихо, даже слишком: в этот час все магазинчики были уже давно закрыты, и толпы бесцельно слоняющихся волшебников были вынуждены вернуться в свои дома и квартирки до следующего дня, когда владельцы магазинов будут радостно зазывать зевак опробовать новые сорта сливочного пива или купить своим детям бесконечную тянучку, изобретение некоего Барнабаса Хоггарта. Бесконечной она, разумеется, не была, но Лин не знала, да, честно говоря, и не интересовалась, чему обязана эта сладость своим названием. Интересно, а Аластор покупал ей тянучку, когда она была маленькой? Эм не помнила, детские воспоминания были настолько обрывочными и бессвязными, что со временем она перестала отличать, где правда, а где бурная фантазия приукрашала действительность. Она хорошо помнила летний курс молодого аврора, который ждал ее каждый год, хорошо помнила школьные годы, возможно, без каких-нибудь деталей, вроде взорванных котлов или неудачных шуток над профессорами с последующими отработками. 

- Я не планировала тебя осуждать, - выдохнула Эм, вновь устремляя свой взор на дядю. – И если ты считаешь, что суть разговора только в этом, возможно, нам действительно стоит задуматься о переводчике, - внезапно она почувствовала усталость, которая должна была накрыть ее еще в больнице, после долгого рабочего дня, но пришла только сейчас и уютно устроилась на плечах девушки, заставив Лин немного ссутулить плечи. Девушка встала, не было смысла продолжать разговор, по крайней мере, в таком тоне. – Впрочем, раз ты не хочешь об этом говорить и не можешь сказать ничего вразумительного, кроме бесконечного убеждения меня в наивности и некомпетентности, предлагаю закончить этот марафон гиперболы и сарказма и подумать о нуждах организма. Не знаю, как твой, а мой остро нуждается хотя бы в паре-тройке часов сна.

Эм не хотела отвечать. Не хотела разговаривать. Они с Муди были до того похожи, что это не могло не вызывать периодических взрывов от столкновения лбами. Сейчас ей хотелось пойти в кровать, словно этого разговора не было вовсе, снова зарыться в тонну дел, в ежедневную рутину, где не надо было чувствовать. Только думать, полностью отключая все незначительные душевные переживания. К незначительным Вэнс причисляла примерно всё, что не относилось к холодным логическим рассуждениям или к переработке и анализу информации, необходимой в обучении. Аластор был прав от первого до последнего слова, никакого смысла в том, чтобы навещать Алану не было, даром, что Эм выдумала подробность про навязчивые крики матери, зовущей брата. И тут Муди не ошибся, она была в полнейшей прострации, смотрела затравленным, но совершенно пустым взглядом и шептала бессвязные слова, понятные лишь ей одной.

Конечно, окажись Эм в подобной ситуации, он бы поступил также. Конечно, он старается изо всех сил, чтобы этого не случилось. Конечно, в девятнадцать лет сложно трезво смотреть на вещи, но надо учиться, иначе ее воздушные замки будут разрушены не резким словом дяди, который никогда не отличался особым радушием, но кем-то посерьезнее и с более ощутимым ущербом. Рациональная до мозга костей Вэнс не могла понять, откуда в ней это совершенно иррациональное желание, даже потребность заставить Аластора если не отправиться прямиком в Мунго и просидеть добрую половину ночи у больничной койки, то хотя бы объяснить, почему он делать этого не будет. Разве он не объяснил? – подключилась та самая рациональная часть. Нет, этого недостаточно, должно быть что-то еще, - не сдавалась иррациональная. Она не пользовалась недавно приобретенными навыками легилименции, не только из этических соображений, но и потому, что Муди непременно заметил бы внезапного посетителя. Просто что-то не давало угаснуть тому интересу, который вызвала однозначная реакция на несложный вопрос.

Эм медленно прошла к выходу, опустив рукава свитера так, что они закрывали кисти, когда до нее вдруг дошло. Он только этого и добивался все время! С самого начала разговора, который был совершенно нежелателен для Аластора, он только и ждал, когда девушка сдастся, когда, нагруженная ворохом неутешительных мыслей, она уйдет на свой диван в гостиной, пусть с обидой, пусть с непониманием, но, самое главное, уже не будет доставать расспросами. Где-то внутри опасной волной, грозившей перерасти в нешуточных размеров цунами, закипела злость: на Муди в первую очередь, на себя и свою недальновидность во вторую. Как он смог так легко провести племянницу, будто ей не девятнадцать, и она не один из лучших стажеров в области работы с памятью, а какая-нибудь нерешительная пятикурсница, которая не может доказать ни один из заботливо выисканных аргументов против применения Непростительных представителями законопорядка? То, что Эм еще предстояло многому научиться, и Аластор был лучшим тренажером, который не хуже самых интенсивных военных действий закалял характер, ей было известно еще до того, как облачившись в мантию цвета слоновой кости, девушка начала постигать основы ментальной магии, но вот то, что никакая магия не спасет ее от подобных уловок, она осознала лишь на двадцатом году жизни.

- А впрочем, - максимально непринужденно сказала Эм, разворачиваясь на пятках в дверном проеме, ведущем в гостиную, - раз уж мы начали разговор, немыслимо не довести его до конца, это как минимум противоречит нормам этикета, - замысловатые слова разливались приятным бальзамом на душе Вэнс, она их лелеяла, она любила ими орудовать, порой сбивая с толку коллег-стажеров, который хоть и отличались сверхчеловеческим прилежанием, порой сильно уступали девушке в самой обыкновенной эрудиции. Вернувшись на прежнее свое место с новыми силами, словно этот пассаж до входа в гостиную открыл второе дыхание, Эм продолжила:
- Я поняла, что ничего рационального, по твоему мнению, в посещении моей матери и твоей, возможно, некогда любимой сестры, нет. Я также поняла, что несмотря на завышенный уровень сволочизма, тебе не наплевать, по твоим опять же словам, ни на меня, ни на Алану. Но все же есть кое-что, чего я не поняла, - закончила свою небольшую тираду Вэнс, сверля большими зелеными глазами Аластора, - какого черта ты настолько прячешь в себе истинные причины избегания встреч с моей мамой, что готов выбрасывать тысячу иголок на любой мой вопрос? – она сказала это ровным голосом, не повысив его ни на мгновение, даром, что сердце отбивало бешеную дробь.

We won't get far
Flying in circles inside a jar
Because the air we breathe
Is thinning with the words that we speak*

- Эм, это не игрушка, Мерлин тебя побери, - девочка семи лет с большими зелеными глазами испуганно смотрит на дядю. И почему нельзя поиграться с этой затейливой штукой, которая отливает синим, когда начинаешь ее трясти? Ладно, тут еще много всего.

- Нет, - словно прочитав ее мысли отрезает Аластор и чуть заметно качает головой. – Ты отправляешься домой сейчас же. Чтобы я еще раз взял ребенка в Аврорат. – Эм обиженно хмурится, но дядя уже обрекает одного из ничего не подозревающих стажеров на самый неблагодарный на свете труд – сидеть с будущим колдомедиком-аврором, пока ее дражайший родственник не соизволит вернуться с работы. Сейчас Вэнс посочувствовала бы бедняге, но тогда разве существовали для малышки нормы и приличия? Отнюдь. Для нее это была очередная игра, а для стажеров очередной экзамен. Если вы не можете справиться с ребенком, как вы собираетесь бороться с угрозой магическому сообществу? - не раз спрашивал Муди у провалившихся стажеров. Возможно, Эм сломала не одну карьеру, будучи еще ребенком. Почему-то сейчас воспоминания об именно таком детстве, которое нельзя было назвать обычным, нахлынули на девушку невидимой волной. Для Аластора она всегда значила больше, чем работа в Аврорате, какой-то частью своей души она это понимала. Но всегда просыпалась и другая, которая видела в подобных действиях стремление оградиться от девочки, которая только мешалась на пути к миру, справедливости и прочим громким словам, за которые боролись авроры.

- Брось, я же леди, а леди, кроме соблюдения норм этикета, имеют свойство изменять свои решения столько раз, сколько потребуется, - Эм улыбнулась одной из тех слащавых улыбок, которые были у нее припасены на случай подобного разговора. Ладно, допустим, не подобного, но на случай разговора, который мог доставлять неудобства собеседнику уж точно.

- Тебя словно задели мои слова, - продолжила девушка максимально спокойным тоном. Задеть главу Аврората удавалось далеко не каждому, и раз уж Эм входила в это небольшое число, стоило воспользоваться привилегиями, - теперь ты считаешь меня бесчувственным кусочком мироздания? А я-то всегда предполагала, что это ты у нас такой, - Вэнс перестала улыбаться и взглянула прямо в глаза дяди, за которыми что-то скрывалось. Всегда скрывалось. Настолько хорошо, что девушка при всех своих способностях в области легилименции могла лишь догадываться, что творится в голове этого человека.

- Извини, - слово рассекло напряженную тишину так же легко, как входит в масло даже самый тупой нож. Вряд ли насчитается хотя бы десяток людей, которые когда-либо слышали от Эммелины Вэнс подобные слова, но Аластор заслуживал их как никто другой. Она ведь и правда не подумала о его чувствах, затевая весь этот разговор. В ней говорила обида за мать, обида за себя, лишенную возможности воспитываться в такой семье, которую большинство сочло бы нормальной. Но ведь Муди старался, ей ли было не знать этого, имела ли она право это игнорировать. Глупая девчонка, которая из чувства противоречия предпочла карьеру колдомедика карьере аврора, к которой ее готовили чуть ли не с первого года обучения в Хогвартсе. Да, можно сейчас говорить, что она делает это для дяди, чтобы иметь возможность позаботиться о нем, когда он вернется с очередного задания искалеченный и по-прежнему отказывающийся обратиться к специалистам. Но на самом деле, ей всего лишь хотелось доказать, что решение всегда остается за ней, только она вправе выбирать дальнейшую судьбу, ни мать, ни дядя, заботившийся о ней всю ее сознательную жизнь, никто, только она сама.

- Я не подумала о тебе, - честно призналась Эм, - не думала о твоих чувствах. Эгоистка, какой меня воспитал ты, можно ли теперь обвинять меня? – Вэнс в любой ситуации оставалась собой. Пусть она уже наполовину сдалась под напором Аластора, но окончательно отступать ее не учили. Ведь, в самом деле, нельзя винить детей за то, что они стали такими, какими стали. В большей степени это влияние родителей или тех, кто воспитывает, и лишь небольшой процент собственных предрасположенностей. Можно ли их винить?

Эм и Аластор уживались, по мнению самой Вэнс, только потому, что оба мастерски делали вид, что ничего не случилось. Натворили что-то, никто не извинился, через пару часов происходит примирительный диалог. Обычно, он выглядел так: «- Вчера нового подозреваемого в деле блаблабла о блаблабла доставили. – О, это не тот ли, что в Мунго лежал пару недель назад? – Ага, рыльце в пушку оказалось». Обмен понимающими ухмылками, мол, всякое бывает, а семейные ссоры – дело десятое. И это заменяло все сопливые извинения, разговоры по душам за чашкой чая и ужины с историями из детства. Такой уклад был проверен годами, устраивал обоих, и какого Мерлина Эм вдруг захотелось вылезти за эту тонкую рамочку их с Муди душевного равновесия?

- Я не знала этого, - словно оправдываясь начала Эм. Конечно, не знала, мать всю сознательную жизнь Эммелины провела в психушке, отец и того хуже, а Муди… Разве из него хоть слово вытянешь? То есть теперь можно утверждать, что вытянешь, но раньше Вэнс такие мысли не посещали. И с чего она должна оправдываться? Она заслуживала знать, что происходило в ее собственной семье до того, как она стала выглядеть так: два нелюдимых социопата, у которых только и есть, что они сами против всего остального мира. Принцессы не мечтают о такой сказке, но Эм никогда и не была принцессой.

Вся речь Аластора оглушительно прогремела в ушах Вэнс, хоть и была произнесена достаточно спокойно. Так всегда и бывает, ты чего-то жаждешь, добиваешься любыми средствами, а когда получаешь – не знаешь, что с этим делать. Если Аластор не был экспертом в разговорах по душам, откуда бы у Эм взяться какой-то эмпатии и умению сочувствовать? Она не знала, что стоит отвечать и стоит ли, девочка, чьего имени родной дядя не знал чуть ли не до самой первой встречи. А ведь она никогда не задумывалась, где он был до того, как забрал ее. Детские воспоминания в большинстве случаев были связаны с Аластором, память будто была с ним в сговоре, а может и правда нечего было вспоминать из тех лет, что Эм прожила с матерью.

- Все, что я хотела сказать, дядя, - она редко называла его дядей, не потому что не считала его членом своей семьи, наоборот, он был по сути ее единственной составляющей, кроме самой Вэнс. Но было в этом обращении что-то детское, что-то наивное и беззащитное, что не хотелось выпускать наружу. Аластором она стала называть его еще лет в десять и с тех пор редко изменяла привычке, - что ты не должен это все держать в себе, - она сделала паузу, опасаясь нового взрыва раздражения и водопада колкостей различного калибра. Вроде как, нашлась советчица, молоко на губах не обсохло, жизни не знаешь и прочий бред. В определенном возрасте люди начинают полагать, что именно количество прожитых лет является беспроигрышным аргументом в любом споре, и девятнадцатилетняя девчонка не имеет никакого морального права говорить состоявшемуся аврору, что он должен или не должен делать. – Я, конечно, не личный психотерапевт и все подряд выслушивать не собираюсь, но чем-то важным, - последнее слова она произнесла с нажимом, - ты мог бы делиться со мной. Потому что для меня это тоже важно. – Она посмотрела на Аластора, его реакцию предугадать всегда было непросто, а в такой нестандартной ситуации тем более. Человек, который предпочитал избегать разговоров по душам вдруг взял да эту самую душу приоткрыл. Эм стало не по себе, она уже начинала жалеть, что затеяла этот разговор, а не устроилась с кружкой горячего чая в кресле, почитывая историю болезни кого-нибудь из последних поступивших в Мунго.

- Ты же знаешь, что на твоем месте, я сделала бы то же самое, - тихо сказала она и слабо улыбнулась. В этой фразе было нечем гордиться, но и сказана она была не бахвальства ради. Просто захотелось донести до сознания Аластора, что не такой уж он ужасный человек, в которые себя записал. Многие поступили бы также, а уж Эм и подавно. Впрочем, из близких людей у нее был только Муди, бросила бы она его при подобных обстоятельствах? Может быть, первое время поиграла бы в заботливого родственника, а потом под гнетом логических доводов точно так же закрылась бы от всего мира и от малейших напоминаний обо всем этом.